Невесть почему Константин Анатольевич вдруг вспомнил
вчерашнее происшествие как раз в той самой «Магнолии»… Он уже оделся, чтобы от
Дианки уходить (ну да, там была еще и Дианка, и Венерка была, и даже – умрите
на месте, господа! – Кибелка, первый слог имени которой разнузданные
клиенты любили заменить на букву «Е» или даже на три буквы – «Зае»…), а тут
прибежала безумная с перепугу мадам Юдифь (господа, умрите вновь! Держательница
борделя – Юдифь !) и доложила, что полиция нагрянула с проверкой. Раз в
столетие или чуточку чаще, например, раз в год, такое случалось. Однако и у
мадам Юдифь , и у всех другифь мадамов в полиции имелись вполне хорошие связи.
Конечно, это была не та лафа, что велась при приставе Рождественской части
Корчагине, но жить все же можно было. Всякий клиент вполне мог быть уверен, что
у него будет в запасе несколько минут, чтобы соскочить с постели, натянуть
штаны, сунуть ноги в штиблеты, боты или валенки, смотря по сезону, и, прижимая
к себе прочую одежду, рысцой протрусить на черную лестницу, где от него
старательно отвернется поставленный там полицейский, коему следовало
обеспечивать успешность облавы. Благодаря деньгам, вовремя внесенным в «Фонд
поддержки семейств полицейских, павших при несении службы», мадам Юдифь
умудрялась выдавать свою «Магнолию» за приют для одиноких девиц. В самом деле,
когда полиция входила в номер, девицы там находились уже в одиночестве, причем
лежали в постелях, закрывшись одеялами до шеи, глазками не стреляли, ресницы
держали опущенными, а ротики, с которых была проворно стерта помада, – на
замке. Вообще это была такая игра: полиция якобы выявляет проституцию, а мадам
Юдифь прячет концы в воду. В эту игру можно было играть до бесконечности, знай
денежки плати!
Ну так вот, в прошлый раз Константин Анатольевич замешкался,
прощаясь с затейливой Дианкою, которая такое, господа, умела вытворять,
та-ко-е… – с ума сойти! – и едва успел выскочить на черную лестницу,
как в Дианкину комнату вошли полицейские. Спускаться было поздно: лестница
страшно скрипела. Еще выглянет какой-нибудь ретивый облавщик! Лучше уж постоять
от греха, решил Константин Анатольевич и замер на месте, ощутимо подрагивая от
холода и неудобства положения: а ну как все же сунутся сюда? Бояться вроде
нечего, но ведь неловко, право, неловко…
– Так, – донесся голос одного «гостя», хорошо
Юдифью прикормленного, а оттого снисходительного и невнимательного к тому, на
что внимание обращать не следовало, – это у нас тут кто? Это у нас девица
Наталья Потапова?
– Девица! – фыркнул другой полицейский, видать,
вовсе новичок, политесу не знающий. – Ну, ты сказал, Ковалев! Какая она
девица, когда она шлюха?
– Так она ж незамужняя, – пояснил Ковалев. –
Значит, всяко девица.
– Шлюха! – упорствовал напарник.
– Ну ведь она была когда-то девицей! Так и запишем по
старой памяти. И вообще, Челноков, ты чего развоевался? Разве не получил ничего
при входе? Получил? Ну так и молчи в тряпочку! А то на следующий раз я
кого-нибудь другого в напарники возьму, посмекалистей.
– Не, не… – суетливо забормотал Челноков. – Я
чо? Я ничо. Девица так девица, по мне, хоть черт с рогами, хоть сама Жанка
д’Арк, французская полководица!
На счастье Константина Анатольевича, Ковалев и Челноков
вскоре после таковой «проверки» убрались восвояси, а не то он просто задохнулся
бы, пытаясь сдержать смех и не захохотать в голос. Эта «Жанка д’Арк,
французская полководица» крепко к нему привязалась, то и дело возникала в
памяти, вынуждая неуместно и невместно хихикать. Вот и сейчас чуть не брякнул
Кларе: «Там еще и Жанка д’Арк есть!» Впрочем, удержался от глупости, принял
обиженный вид:
– Какая «Магнолия»? Какая Милка-Любка или Кошечка?
Вечно ты норовишь оскорбить меня, Клара. Да еще в такую минуту… Согласись,
сегодня все было превосходно, великолепно. Разве ты мной недовольна? Довольна.
Но при этом пытаешься наши объятия опошлить и загрязнить. Создается
впечатление, что я тебе не столь уж дорог, как ты уверяешь. Может быть, ты
хочешь проститься со мной? Может быть, ты считаешь, что меж нами уже все должно
быть окончено?
– «Все кончено, меж нами связи не-ет…» – пропела Клара
почему-то басом, захохотала и, схватив руку Русанова, поцеловала в
ладонь. – Давай без адвокатских ноток в голосе, Константин. Я от них
вот-вот слезами зальюсь! В том-то и дело, что я не хочу с тобой расставаться!
Особенно после твоих нынешних подвигов! Но ты ведь был у девок вчера, был? Не
трудись врать, тебя видели, когда ты с черного хода через сугробы лез.
«Кто?! – мигом снова вспотел Константин
Анатольевич. – Кто мог меня видеть?!»
Да мало ли кто! Кто бы ни был, Русанов его не заметил. А вот
он Русанова…
Глупо, очень глупо. Но сам виноват. В другой раз следует
быть внимательней, осторожней и лицо хоть как-то прикрывать.
– Я тебя не упрекаю, – продолжала Клара, –
даже наоборот…
«Что?!»
– Да-да. За это время я повзрослела. Из ревнивой,
взбалмошной, неуверенной в себе девчонки стала разумной женщиной. Я ведь не зря
ту пошлую пьеску вспомнила. Ты из числа тех мужчин, кому – для душевно-полового
равновесия! – непременно нужна женщина, которой можно изменять. Тогда у
тебя все отлично, ты играешь и взбрыкиваешь. То есть со мной ты изменяешь
проституткам, с проститутками – мне. Сохраняется некое равновесие… оно тебя будоражит.
Однако согласись, друг мой, тут есть и опасность… Охота тебе лечиться от
какой-нибудь, я не знаю, французки?
[19] Мне – нет. Да ведь еще
неведомо, вылечишься ли.
– Клара, ты это к чему?! – простонал
переконфуженный Константин Анатольевич, у которого было такое ощущение, будто
любовница посыпала его крупной солью – той, что используется для засолки
рыбы, – и водит по телу скребком. Жуткое ощущение, стыдное и позорное.
Откуда Клара могла, к примеру, знать, что у него уже возникали некие ужасные
подозрения… на счастье, так подозрениями и оставшиеся? И что у нее за тон такой
новый появился – прокурорский тон, вполне можно его назвать именно так. –
Клара, давай прекратим этот разговор, что тебя, в самом деле, разобрало…
Кстати, мне уже пора, я совершенно забыл…
– Лежи, Константин! – Клара властно хлопнула его
по животу – с тем же кастрюльным, совершенно кастрюльным звоном. – Давай,
наконец, выясним наши отношения. Я тебе делаю предложение. Я предлагаю тебе
жениться на мне.
– O, Mon Dieu! Voila de nouveau!
[20] –
пробормотал Русанов.