Большая грудь, широкий зад - читать онлайн книгу. Автор: Мо Янь cтр.№ 77

— Дядюшка, белую крысу помнишь? — с таинственным видом спросил он. Я кивнул в темноте. — Она здесь, — шёпотом продолжал он. — Хочу шкуру снять, пусть бабуля тёплые наушники сошьёт.

Далеко на юге бессильно полыхнула молния, и в разлившемся по мельнице слабом отблеске я увидел у него в руке ту самую дохлую крысу, мокрую, с тошнотворно длинным тонким хвостом.

— Выбрось ты её, — с отвращением поёжился я.

— Почему? С чего это я должен её выбрасывать? — недовольно буркнул он.

— Гадость какая, неужели не противно? — скривился я. Он промолчал. Потом я услышал, как дохлая крыса полетела в отверстие жёрнова.

— Дядюшка, как думаешь, что они с нами сделают? — озабоченно спросил он.

«Вот именно, что они с нами сделают?» — подумал я.

За воротами сменились часовые, донеслось хлюпанье воды. Заступившие на пост всхрапывали, как кони.

— Ну и холодина! Даром что август! — заговорил один. — Как думаешь, вода замёрзнет?

Другой сплюнул:

— Ерунда!

— Дядюшка, домой хочешь? — спросил Сыма Лян.

В носу вдруг защипало. Горячий кан, тёплые объятия матушки, Большой Немой и Второй Немой, ворочающиеся во сне, сверчки за очагом, славное козье молоко, похрустывание матушкиных суставов и её натужный кашель, идиотский смех старшей сестры во дворе, мягкие перья ночных сов, шуршание змей, охотящихся на мышей за амбаром… Милый дом, как не помнить о тебе!.. Я натужно шмыгнул заложенным носом.

— Дядюшка, давай убежим, — снова зашептал Сыма Лян.

— Как тут убежишь — часовые у ворот! — откликнулся я.

Он схватил меня за руку:

— Посмотри на столб! — и притянул её к уходящей под крышу лесине. Она была вся влажная. — По нему заберёмся наверх, отогнём жесть и вылезем наружу.

— А потом? — засомневался я.

— А потом спрыгнем! Спрыгнем — и домой.

Я представил себя на проржавевшей, громыхающей кровле, и нога у меня подкосились.

— Высотища-то какая… Ноги переломать можно, — пробормотал я.

— Не волнуйся, дядюшка, всё нормально с тобой будет, я уж позабочусь. Весной я с этой крыши уже прыгал. Там, под карнизом, кусты сирени — ветки гибкие, как пружины.

Я посмотрел туда, где брус соединялся с листами кровли: там сереньким кружком пробивался свет, а по брусу скатывались капли воды.

— Дядюшка, скоро уже рассветёт, решайся, — озабоченно торопил Сыма Лян.

Мне ничего не оставалось, как кивнуть.

— Сначала полезу сам и раздвину жесть кровли, — уверенно похлопал он меня по плечу. — А ну, помоги забраться. — Он ухватился за скользкий брус, подтянулся и встал ногами мне на плечи. — Поднимайся! — торопил он. — Давай же!

Держась за брус, я начал подниматься. Ноги дрожали. Сидевшие на брусе крысы, вереща, спрыгнули на пол. Я почувствовал, как Сыма Лян с силой оттолкнулся и стал карабкаться вверх, словно геккон. В слабой полоске света было видно, как он подтягивает и сгибает ноги, соскальзывает и снова лезет вверх. Он забирался всё выше и наконец достиг кровли. Там он принялся колотить кулаком по жести. Через щели хлынула собравшаяся на кровле вода. Она залила мне лицо и попала в рот, вонючая и солоноватая, с привкусом ржавчины и даже с мелкими её кусочками. В темноте было слышно, как тяжело дышит Сыма Лян и как он кряхтит от напряжения. Заскрежетал отодвигаемый лист, и обрушился такой водопад, что пришлось вцепиться в брус, чтобы не смыло. Пытаясь расширить отверстие, Сыма Лян упёрся в листы головой. Они выгнулись и подались. Образовалось отверстие в форме неправильного треугольника, стало видно серое небо и пара тусклых звёзд.

— Дядюшка! — донёсся голос Сыма Ляна. — Я вылезу, осмотрюсь, а потом спущусь за тобой. — И подтянувшись, он просунул голову в проделанное отверстие.

— На крыше кто-то есть! — громко крикнул караульный за воротами.

Темноту тут же разорвали язычки огня, по крыше зацокали пули. Сыма Лян стремительно скользнул вниз — чуть не расшиб мне голову. Стуча зубами, он вытер мокрое лицо и выплюнул кусочки ржавчины.

— Ну и холодина! Замёрз — сил нет.

Самое тёмное предрассветное время миновало, внутри мельницы стало светлеть. Мы с Сыма Ляном крепко прижались друг к другу, и я чувствовал, как у рёбер трепещет, словно обезумевший воробей, его сердечко. В отчаянии я заплакал.

— Не плачь, дядюшка, — утешал он, уткнувшись гладким лбом мне в подбородок. — С тобой они не посмеют ничего сделать, ведь муж пятой сестры у них большой начальник.

Теперь уже можно было разглядеть, что творилось внутри. Величественно поблёскивают двенадцать огромных жерновов, на одном из которых устроились мы с Сыма Ляном. Ещё один занимает дядя Сыма Ляна — Сыма Тин. На кончике носа у него повисла капля воды; он хлопает глазами. На остальных жерновах жмутся промокшие крысы — жалкие, омерзительные. Хищные глазки, извивающиеся червями хвосты. На полу — лужи воды, с крыши капает. Солдаты батальона Сыма в основном стоят группками, зелёная форма на них почернела и прилипла к телу. Выражение лиц, глаза ужасно смахивают на крысиные. Попавшие сюда местные держатся своих, лишь немногие смешались с солдатами — как стебли проса на кукурузном поле. Есть тут и мужчины и женщины. Женщин поменьше, они сидят на полу, некоторые с детьми, которые хныкают у них на руках, как больные коты. Кое-кто из мужчин сидит на корточках, кто-то — прислонившись к стене. Отсыревшая побелка липнет к спинам. В толпе я обнаружил и Косоглазую Хуа. Она сидела в грязи, вытянув ноги и прислонившись к спине другой женщины. Голова у неё свисала на плечо, — казалось, шея сломана. Одногрудая Лао Цзинь сидела на заду какого-то мужчины. Кто это, интересно? Лежит на полу лицом в луже, седые усы плавают на поверхности среди чёрных частичек крови, похожих на головастиков в мутной воде. У Лао Цзинь выросла только правая грудь, слева грудная клетка была плоская, как оселок. Из-за этого казалось, что её единственная грудь очень выдаётся вперёд, подобно одинокому утёсу на равнине. Сосок — большой и твёрдый — чётко выступал под тонкой блузкой. Отсюда у Лао Цзинь прозвище такое — Жестянка Масла. Как утверждала молва, такую жестянку можно было повесить на сосок, когда он возбуждён. Много лет спустя мне суждено было оказаться на её ничем не прикрытом теле, и я сам убедился, что левой груди у неё нет вовсе, о ней напоминает лишь сосок величиной с боб, похожий на мушку на щеке красотки. Сидя на заду мертвеца, Лао Цзинь нервно поглаживала лицо. Потом вытирала руки о колени, будто вышла из пещеры с пауками и снимала с лица налипшую паутину. Остальной народ устроился как мог. Кто-то ныл, кто-то смеялся, некоторые бормотали с закрытыми глазами. У одной женщины шея постоянно двигалась туда-сюда, как у змеи в воде или у журавля на берегу. Родом из Бэйхая, довольно фигуристая, она была замужем за Гэн Далэ, продавцом креветочного соуса. При такой непомерно длинной шее голова казалась непропорционально маленькой по сравнению с телом. Поговаривали, что она — обернувшаяся человеком змея, вот шея с головой и смотрятся как змеиные. Она возвышалась среди других женщин — наоборот, понуривших голову, — а в сыром полумраке мельницы это покачивание в тусклых полосках света стало для меня лишним подтверждением того, что когда-то она и впрямь была змеёй и теперь снова превращается в гадину. Я даже смотреть на неё боялся, но когда отводил взгляд, её фигура всё равно стояла у меня перед глазами.