Большая грудь, широкий зад - читать онлайн книгу. Автор: Мо Янь cтр.№ 3

С почерневшим глиняным кувшином в руках пастор Мюррей вышел на улицу за церковью и увидел Шангуань Люй, жену кузнеца Шангуань Фулу, которая, согнувшись, мела улицу перед кузницей метёлкой для кана. Сердце заколотилось. Дрожащими губами он еле слышно произнёс: «Господи… Господи всемогущий…», — перекрестился одеревеневшей рукой и, неспешно зайдя за угол, стал наблюдать за этой рослой, дебелой женщиной. Она молча и сосредоточенно сметала прибитую утренней росой пыль, аккуратно выбирая и отбрасывая мусор. Двигалась она неуклюже, но движения были исполнены невероятной силы, и золотистая метёлка из стеблей проса казалась в её руках игрушечной. Собрав пыль в совок, она примяла её большой ладонью и выпрямилась.

Не успела Шангуань Люй свернуть в свой проулок, как позади послышался шум, и она обернулась, чтобы посмотреть, в чём дело. Покрытые чёрным лаком ворота Фушэнтана, самой богатой усадьбы в округе, широко распахнулись, и оттуда выбежали несколько женщин. В каком-то рванье, с лицами, вымазанными сажей. С чего бы так выряжаться фушэнтановским? Всегда щеголяли в шелках и бархате и никогда не появлялись на людях ненапомаженные и ненарумяненные. Из конюшни напротив усадьбы на новенькой коляске с резиновыми шинами и с навесом из зеленоватой ткани выехал кучер по прозвищу Старая Синица. Коляска ещё не остановилась, а женщины одна вперёд другой стали забираться в неё. Кучер присел на корточки перед влажным от росы каменным львом и молча закурил. Из ворот широким шагом вышел старший хозяин Сыма Тин с дробовиком в руках. Двигался он бодро и проворно, как молодой. Кучер торопливо вскочил, не сводя с него глаз. Сыма Тин выхватил у него трубку, пару раз шумно затянулся и поднял глаза к розовеющему рассветному небу.

— Трогай, — велел он, зевнув. — Жди у моста через Мошуйхэ, я скоро.

Держа вожжи в одной руке и кнут в другой, кучер повернул коляску. Женщины у него за спиной громко переговаривались. Кнут щёлкнул в воздухе, и лошади рысью тронулись. Зазвенели медные бубенцы, и коляска покатила, поднимая облако пыли.

Сыма Тин остановился посреди улицы, беспечно помочился, напрудив целую лужу, крикнул что-то вслед удалявшейся коляске и, прижав к груди дробовик, стал карабкаться на придорожную сторожевую вышку три чжана [10] высотой, сооружённую из девяноста девяти толстых брёвен. На небольшой площадке наверху был укреплён красный флаг. Ветра не было, и влажное полотнище безжизненно свесилось с древка. Шангуань Люй видела, как управляющий, вытянув шею, вглядывается на северо-запад. Со своей длинной шеей и выпяченными вперёд губами он походил на пьющего гуся. Белая перистая пелена то проглатывала его, то выплёвывала обратно, а кроваво-красные отблески предрассветной зари окрашивали лицо яркими бликами. Шангуань Люй казалось, что его красное, как петушиный гребень, лицо покрыто слоем солодового сахара — блестящего, липкого, даже глаза режет, если долго смотреть. Двумя руками Сыма Тин поднял дробовик высоко над головой. Донёсся негромкий щелчок: это ударник стукнул о капсюль. Сыма Тин торжественно ждал — долго, очень долго. Ждала, задрав голову, и Шангуань Люй, хотя у неё уже болела шея, а от тяжёлого совка ныли руки. Сыма Тин опустил ружьё и надул губы, как обиженный ребёнок.

— Ах, тудыть тебя! — честил он ружьё. — Ещё и не стреляешь!

Он снова поднял его и нажал курок. Грянул выстрел, из дула вырвался яркий язычок пламени и высветил красным лицо Сыма Тина. От резкого звука разлетелась висевшая над деревней тишина, и в один миг всё небо залили яркие краски солнечного света, будто стоявшая на облачке фея рассыпала вокруг мириады чудесных лепестков. У Шангуань Люй даже сердце заколотилось от восторга.

Всего лишь кузнецова жена, в кузнечном деле она была гораздо искусней мужа, и от одного вида железа и огня кровь у неё бурлила и быстрее бежала по жилам. На руках вздуваются мускулы, словно узлы на пастушьем биче, чёрное железо ударяет по красному, искры во все стороны, одежда пропитана потом, он течёт струйками меж грудей, и всё пространство между небом и землёй полно бьющим в нос запахом железа и крови.

А там, наверху, Сыма Тина чуть отбросило отдачей. Во влажном утреннем воздухе повис дым и пороховая гарь. Сыма Тин раз за разом обходил помост, набирал полную грудь воздуха, и его громкий крик разносился по всему Гаоми: «Земляки! Японские дьяволы идут!»

Циновки и соломенная подстилка кана свёрнуты и отодвинуты в сторону. Высыпав пыль из совка прямо на глиняную кладку, Шангуань Люй с беспокойством глянула на невестку, которая постанывала, держась за край лежанки. Выровняв на кане пыль, негромко предложила:

— Давай, забирайся.

Под её нежным взглядом полногрудая и широкозадая Шангуань Лу затрепетала всем телом. Она смотрела на исполненное доброты лицо этой женщины, и пепельно-бледные губы жалко тряслись, словно она хотела что-то сказать.

— Опять нашла нечистая сила на этого паразита Сыма, палит из ружья с утра пораньше! — проворчала урождённая Люй. [11]

— Матушка… — с трудом выдавила из себя Шангуань Лу.

— Ну, милая невестушка, покажи уж, на что способна, — негромко сказала Люй, отряхивая ладони от пыли. — Коли опять девчонку родишь, даже мне негоже будет твою сторону брать!

Две слезинки выкатились из глаз роженицы. Закусив губу, она собралась с силами и, поддерживая тяжёлый живот, забралась на голую глиняную кладку кана.

— Ты по этой дорожке не раз хаживала, давай сама потихоньку управляйся. — Одной рукой Люй положила на кан сложенную белую тряпицу, другой — ножницы и, нахмурившись, нетерпеливо добавила:

— Свёкор твой с отцом Лайди чёрную ослицу обихаживают, первый раз жеребится, надо мне присмотреть.

Шангуань Лу кивнула. Донёсся ещё один выстрел, испуганный лай собак и обрывки громких воплей Сыма Тина: «Земляки, бегите скорее, не успеете — конец!..» Словно в ответ на эти крики начались толчки в животе. Страшная боль прокатывалась по телу, будто каменный жёрнов; пот, казалось, выступил изо всех пор, заполнив комнату едкой вонью. Она сжала зубы, чтобы сдержать рвущийся наружу крик. Сквозь слёзы виделась густая чёрная грива свекрови. Та опустилась на колени перед домашним алтарём и вставила три алые сандаловые палочки в курильницу богини Гуаньинь. [12] Вверх потянулись струйки ароматного дыма.

«О Гуаньинь, бесконечно милосердная и сострадающая, помогающая в нужде и вызволяющая в беде, оборони и смилуйся, пошли мне сына…» Сжав обеими руками высоко вздымающийся, прохладный на ощупь живот и глядя на загадочный, сияющий лик богини, Шангуань Лу проговорила про себя слова молитвы, и из глаз снова покатились слёзы. Она сняла штаны с мокрым пятном и задрала как можно выше рубашку, чтобы полностью открыть живот и грудь. Устроившись на пыли, что принесла свекровь, она вцепилась в край лежанки. В промежутках между схватками проводила пальцами по взлохмаченным волосам и снова откидывалась на свёрнутую циновку.