Большая грудь, широкий зад - читать онлайн книгу. Автор: Мо Янь cтр.№ 178

Седьмое марта тысяча девятьсот девяносто первого года. Вечер. Льёт весенний дождь. Шангуань Цзиньтун, управляющий салоном «Единорог. Большой мир бюстгальтеров», полон замыслов, идеи проносятся в голове одна за одной. Он с довольным видом расхаживает по торговому залу, где уже погашен свет. С верхнего этажа доносятся разговоры и смех продавщиц.

«Торговля в салоне идёт вовсю, рекламная акция с живыми манекенами в текстильной промзоне прошла с большим успехом. С моей лёгкой руки в Далане все на титьках просто помешались. Женщинам страсть как хочется, подобно русским танцовщицам, разгуливать по улицам в одних бюстгальтерах. На помолвку наследника вице-мэра с актрисой городской труппы оперы маоцян Мэн Цзяоцзяо закупили семьсот семьдесят семь изысканных бюстгальтеров. Продажи значительно выросли, деньги потекли. В салоне уже не хватает персонала. Не успел вчера дать на телевидении объявление о наборе сотрудников, как сегодня заявилось двести с лишним претенденток… Вот это да!» Он прижался лбом к стеклу, чтобы посмотреть, что делается на улице, а также развеяться и приостановить бешеную скачку мыслей. Магазины уже закрылись, неоновые вывески под струйками дождя отсвечивают серебром. От Шалянцзы до Бацзяо цзин — Восьмиугольного Колодца — открыли новый автобусный маршрут номер восемь. У ресторана «Байняо» — «Сто птиц» — мокрые ветки платана тихо покачиваются в тусклом свете уличных фонарей. Под платаном — остановка восьмого маршрута. Девушка с цветастым зонтиком ждёт автобуса. Поблёскивают розовые сапожки. По зонтику неслышно стекает вода. На недавно положенном, ровном и гладком, мокром от дождя асфальте отражается разноцветье неоновых огней — очень красиво. Согнувшись, выставив зад и раскачиваясь из стороны в сторону, по дороге мчатся несколько патлатых велосипедистов. Они свистят в сторону стоящей на остановке девушки и сквернословят. Девушка опускает зонтик, прикрывая нижнюю часть тела. Патлатые со свистом умчались. Разбрызгивая грязь, подлетает автобус. Перед остановкой он притормаживает, потом резко останавливается. Минута — и он уже тронулся, сверкнув летящей из-под колёс водой. Девушка с зонтиком уехала. Автобус восьмого маршрута увёз девушку, но высадил женщину. Это он, что называется, принял новое и отбросил старое. Вышедшая женщина вроде бы не знала, куда идти, и стала оглядываться по сторонам. Но вскоре направилась прямиком к салону, к стоявшему в полумраке торгового зала Цзиньтуну. Зеленоватый, цвета утиного яйца, плащ, голова непокрыта. Зачёсанные назад волосы кажутся синими, холодным блеском отливает лоб. Бледное лицо окутано печалью. Цзиньтун решил, что эта женщина недавно овдовела, и позже выяснилось, что он не ошибся. Она ещё только подошла к витрине, а его почему-то охватила паника. Казалось, её настрой уже проник за толстое стекло и распространился на весь зал. Она ещё и внутрь не вошла, а торговый зал уже превратился в зал прощания. Захотелось спрятаться, но было не пошевелиться, как насекомому под взглядом жабы. Взгляд этой женщины пронизывал. Глаза красивые, да, ничего не скажешь, но наводят страх. Она остановилась прямо напротив Цзиньтуна. Он стоял в темноте перед стойкой из нержавеющей стали, а она на свету и не должна была видеть его. Но она несомненно видела и знала, кто он. У неё определённая цель, и озиралась она там, на остановке, лишь для видимости. Во всяком случае, потом она говорила, что это Всевышний указал ей путь во мраке, но Цзиньтун с самого начала понял, что всё продумано заранее, и утвердился в этом, когда узнал, что эта женщина — овдовевшая старшая дочь Единорога, который наверняка всё это и инспирировал.

Так они и стояли, словно любовники на свидании, разделённые стеклом, по которому слезами стекали капли дождя. Она улыбнулась, и на щеках обозначились глубокие морщины, которые раньше были ямочками. Даже через стекло он чувствовал кисловатый вдовий запах изо рта. Душа преисполнилась сопереживания, которое под стук дождя, под проникавший через щели солоноватый дух земли быстро переросло в симпатию. Он смотрел на неё, как смотрят на знакомого, с которым давно не виделись, и из глаз покатились слёзы. А по её бледным щекам слёзы хлынули просто потоком. Не было причины не открыть дверь. И он открыл её. Под звуки неожиданно припустившего дождя, вслед за ворвавшимся в зал влажным, холодным воздухом и тяжёлым духом земли она совершенно естественно бросилась к нему в объятия и нашла его губы своими. Скользнувшие под плащ руки нащупали бюстгальтер, будто сделанный из гипрока. Тошнотворный леденящий запах от волос и воротника отрезвил его. Он быстро отдёрнул руки, укоряя себя за поспешность. Но, как черепахе, заглотившей золотой крючок, сожалеть было поздно.

Не было причины и не отвести её в кабинет. Он закрыл дверь на задвижку, но, подумав, что это вроде бы неприлично, тут же открыл. Налил стакан воды. Предложил сесть. Садиться она не стала. Он в смятении потирал руки, ненавидя себя и за сотворённую на ровном месте проблему, и за то, что вёл себя по-дурацки. «Эх, если бы можно было дать отсечь себе палец, а за это вернуть всё на полчаса назад, я ни секунды бы не колебался, — думал он. — Но тут уже хоть палец, хоть руку отрубай — делу не поможешь. Ты её трогал, целовал, и теперь вот — она стоит в твоём кабинете, закрыв лицо руками, и плачет. Плачет по-настоящему, не притворяется. Вон, слёзы текут между пальцами и капают на мокрый от дождя плащ. Силы небесные, потихоньку всхлипывать ей уже мало! Уже и плечи затряслись, вот-вот заревёт в голос. Сдерживая отвращение к этой женщине, от которой исходил запах покрытого шерстью пещерного животного, Цзиньтун усадил её в своё крутящееся красное кресло из натуральной кожи, итальянское, с высокой спинкой. И тут же поднял, чтобы помочь снять плащ.

— Ну что, так и будешь лицо закрывать?

Оно всё мокрое — не разберёшь, от дождя ли, от пота, от соплей или слёз. Только теперь он рассмотрел, какая она уродина: нос приплюснутый, зубы выпирают, подбородок острый, как у хорька. И чего она показалась ему привлекательной, когда стояла за стеклом! «Ну и надули меня!» Но настоящий ужас ждал впереди. «Мама дорогая!» — воскликнул он про себя, стянув с неё плащ. На ней не было ничего, кроме двух голубых чашечек бюстгальтера, купленного в его же собственном салоне, даже бирочка с ценой не сорвана. А тело её просто усыпали тёмные родинки. Она вроде бы смутилась и снова закрыла лицо руками, и тут — силы небесные! — стали видны волосы под мышками, чёрные, а на концах желтоватые. И пахнуло кислым потом. Растерявшийся Цзиньтун бросился прикрывать её плащом, но она повела плечами и сбросила его. Заперев дверь на задвижку и задёрнув толстые шторы, чтобы отгородиться от красиво подсвеченного здания «Гуйхуа-плаза» и от весеннего вечера с пронизывающе холодным дождём, Цзиньтун налил ей кофе.

— Чтоб я сдох, барышня, ни стыда у меня, ни совести! Умоляю, не плачьте, женский плач меня просто убивает. Только не плачьте, а завтра хотите в полицейский участок доставить — пожалуйста! Или хоть сейчас надавайте семью девять — шестьдесят три оплеухи, тоже пожалуйста. Могу встать на колени и отбить семью девять — шестьдесят три поклона, тоже пожалуйста. От вашего плача я чувствую себя безмерно виноватым… Прошу вас, успокойтесь…

Он принялся неуклюже вытирать подставленное — этакая пичужка — лицо платком. «Давай, давай, Шангуань Цзиньтун, действуй по Сунь-цзы, [235] раз уж ты такой невезучий, раз у тебя на уме только еда, как у поросёнка, и ты забываешь, что тебя могут ещё и зарезать. Обхаживай её, только чтоб ушла, а потом сходишь в храм, отобьёшь поклоны бодхисатве и воскуришь благовония в благодарность. Правитель небесный, не хватало только угодить в колонию ещё на пятнадцать лет!»