Большая грудь, широкий зад - читать онлайн книгу. Автор: Мо Янь cтр.№ 170

Было уже за полночь, змеиным выползком шуршал влажный юго-восточный ветер. Цзиньтун бродил по улицам, но ноги снова привели к ночному торжку. Продавцы с товаром уже исчезли. Гирлянд тоже не было, и лишь тусклый свет уличных фонарей освещал забросанную перьями и змеиными шкурками улочку. Сейчас её мели дворники. Там же, на улочке, устроили беззвучную потасовку молодые хулиганы. Заметив Цзиньтуна, хулиганы приостановились и вытаращились на него. К его изумлению, самым активным в потасовке был тот самый подросток-инвалид, что принял у него милостыню. Ноги у него были вполне здоровые, а инвалидское седалище и «утюжки» куда-то делись. Расстроенный Цзиньтун проклинал себя за мягкотелость, за своё легковерие, но в то же время не мог не отдать должное хитроумию юнца. Хулиганы переглянулись, юнец подмигнул им, и они, окружив Цзиньтуна, повалили его на землю. Стащили костюм, кожаные туфли — всё до трусов. Потом раздался звонкий свист, и они растворились во тьме, как рыба в океане.

Полуголый, босой он отправился на их поиски. Тут уже было не до соблюдения тишины, он разражался то громкими ругательствами, то жалобными причитаниями. Ногам, изнеженным водными процедурами в сауне, было больно ступать по обломкам кирпичей и битой черепице; леденящий ночной туман пронизывал выхоленную тайскими массажистками кожу. Пришло осознание того, что живущие всю жизнь в аду не очень-то обращают внимание на адские муки. Им могут в полной мере ужаснуться лишь те, кто побывал в раю. Казалось, он очутился в самых глубинах ада — страшнее некуда. Стоило подумать об обжигающем тепле в сауне, как холод пронизывал до костей. Вспомнились дни страсти и наслаждения с Одногрудой Цзинь. Сейчас он тоже голый, но тогда это было счастье, а теперь что? Долговязый, метр восемьдесят, шатался он по улицам в глубокой ночи — настоящий живой труп.

Городская мэрия издала указ, запрещающий держать собак, и хозяева выбрасывали их на улицу десятками. Свирепые, как фашисты, немецкие овчарки, внушительные, как львы, тибетские мастифы, шарпеи с отвислой, как свиная печёнка, кожей и взъерошенные шавки — они сбивались в разномастные своры. Обитали на свалках, то наедаясь до отвала, то бегая с подведёнными от голода животами, еле волоча хвосты. Больше всего они ненавидели подразделение городского управления охраны окружающей среды по борьбе с собаками. Цзиньтун слышал, что несколько свирепых псов утащили из детского сада и сожрали маленького сынишку командира этого подразделения Чжан Хуачана, безошибочно выбрав его среди множества других детей. Сын Чжана в это время сидел на карусели. И тут вдруг с подвесного моста, как ястреб, вылетела чёрная овчарка. Одним прыжком она очутилась возле бедного ребёнка и вцепилась ему сзади в шею. На помощь ей откуда-то примчались ещё несколько разномастных псов, и они, не торопясь, чуть ли не горделиво, утащили наследника командира отряда на глазах у окаменевших от страха воспитательниц. Известный ведущий программ городского радио, выступавший под псевдонимом Единорог, посвятил этому буквально парализовавшему город происшествию целую серию репортажей, сделав поразительное заключение, что под видом собачьей своры орудует банда преступников. Тогда Цзиньтун одевался и ел как король и пропустил всё это мимо ушей. А теперь хочешь не хочешь — задумаешься. Как раз в это время проводился месячник «Люби свой город, соблюдай чистоту». Далань немного почистили от мусора, и своры собак рыскали голодными. На вооружении борцов с собаками недавно появились импортные скорострельные винтовки с лазерным прицелом, и днём псы прятались по сточным канавам, боясь высунуть нос. Лишь после полуночи они вылезали в поисках пищи и уже разодрали и изгрызли кожаный диван в мебельном магазине «Ева». Для полуголого, сверкающего белой плотью Цзиньтуна разгуливать по городу было крайне опасно. Глядя на ощетинившегося чёрного мастифа с круглыми от ярости глазами, он вспомнил, как во время «культурной революции» уже проявивший свой талант публициста Единорог сообщал, что, по сведениям из достоверных источников, тибетский мастиф — это одетый в собачью шкуру рецидивист Цзан Сяо. Сейчас он присмотрелся — а и впрямь под собачьей шкурой-то человек! Сцепив руки перед грудью, он торопливо взмолился:

— Брат Цзан Сяо, мы с тобой врагами не были и теперь друг на друга не жалуемся. Я всегда был человек простой; кроме того, что люблю на женские титьки пялиться, ничего плохого не сделал. Умоляю, пощади…

Мастиф приближался, топая большущими, с кулак, лапами. Из-под толстой верхней губы холодно поблёскивали оскаленные клыки, из глотки рвался громоподобный рык. Справа и слева, как охрана, за ним следовали, зловеще вытянув морды, две овчарки, похожие друг на друга, как близнецы. Позади сбилась в кучу разномастная свора. Звонким голоском маленькой девочки залаяла крохотная — не больше кошки — собачонка с ушками торчком и безволосым хвостиком. Её лай не ублажал слуха — ничего чистого, детского, лишь заносчивость пса, знающего, что за ним сила. Пару раз яростно гавкнул, дёргая большой головой, и мастиф. Сборище настоящих зверей, намного страшнее самых свирепых людей. Чушь полную нёс Единорог. Даже в такой ситуации Цзиньтун не забыл покритиковать его за распространение слухов с помощью средств массовой информации. Сейчас бросятся — вон шерсть на загривках вздыбилась. Он поднял пару чёрных булыжников и стал медленно отступать. Сначала хотел повернуться и бежать со всех ног. Но вспомнил, чему его учил ещё Пичуга Хань: при встрече с сильным диким зверем никогда не обращаться в паническое бегство. Четвероногое неизбежно догонит двуногого человека. Единственное, что можно сделать, — это переглядеть его. По рассказам Пичуги, в схватке с «чёрным слепцом», он именно переглядел его, пока медведь стыдливо не опустил голову, как девица. «Силы небесные, а этой зверюге и в глаза глянуть страшно. Не глаза, а два факела, глянешь — и ноги подкашиваются. Да и сам весь размяк, как сосулька на солнце». С этими мыслями он всё пятился и пятился, надеясь на что-нибудь опереться — на стену или на дерево.

Свора надвигалась, похоже, в полной уверенности, что этот долговязый полуголый человек пал духом и ослаб. А он и действительно двигался, мотаясь из стороны в сторону, и булыжники уже были готовы выскользнуть из рук, да ещё от страха его прошиб вонючий пот. «Отступай, отступай, дойдёшь вон до тех ступенек и свалишься. Вот тогда от тебя ничего и не останется». Перед глазами всё поплыло, булыжники упали на мостовую. Приближался момент полного освобождения. «Вот уж не думал, что кончу дни свои в желудках паршивых псов!» Он успел подумать о матушке и о Лао Цзинь с её единственной грудью — Лао Цзинь, которой ничего не стоило взять верх над любым мужчиной, а вот её одолеть не по плечу никому. Подумать о чём-то ещё сил уже не было. Он опустился на ступеньки и молил, чтобы собаки сожрали его подчистую, чтобы не осталась нога или ещё что-нибудь. «Давайте уже, чтобы без следов, даже кровь вылижите. Пусть Шангуань Цзиньтун сгинет как и не было…»

Козлом отпущения неожиданно стал выскочивший из лавки мясника телёнок. Упитанный, с блестящей, как первосортный шёлк, шёрсткой. И мясцо, надо думать, посвежее, чем у Цзиньтуна. Кому нужна дохлая рыба, когда есть живая? Кто станет жевать старого петуха, коли есть птенец голубя? Что у людей, что у собак — всё едино. При виде упитанного телёнка собаки тут же забыли про Цзиньтуна. А телёнок безрассудно устремился прямо к ним. Мастиф одним махом запрыгнул на него и вцепился в горло. Телёнок нутряно мыкнул и рухнул на бок. Подскочившие овчарки в два счёта располосовали ему брюхо, а подоспевшая свора принялась рвать его на куски так, что он даже завис в воздухе.