Пожалуй, и солдат, поднятый звуком рожка по
тревоге, не одевался с такой быстротой, с какой Алена выскочила из одной
сорочки и вскочила в другую. Не разобрать, от чего она испытала большее
наслаждение: от прикосновения к телу чистой, мягкой ткани или от
разочарованного вздоха Еротиады. Алене послышалось, будто сестра-трапезница
даже зубами клацнула – точно хищник, упустивший жертву. Ох, только бы не
заподозрила… только бы не заподозрила чего!
– Тебе помочь? – промурлыкала сестра
Еротиада, глядя, как неумело, хотя и торопливо, Алена запахивает рясу,
заталкивает волосы под крылья куколя.
Ну уж нет, подпустить ее к себе – это все,
гибель.
– Tы поможешь мне это снять, –
посулила Алена, выдавливая из себя насильственную улыбку и поглубже натягивая
куколь, который так и вскакивал на затылок. Верно, улыбка удалась: лицо
Еротиады пошло красными пятнами нетерпения. И все-таки она получала слишком
большое удовольствие, облачаясь в одеяние игуменьи, чтобы спешить расстаться с
этой облаткой своего честолюбия даже ради новой любовницы, а потому ее ничуть
не удивил вопрос Алены:
– О, хоть бы малое зеркальце! Нет ли у
тебя?
Конечно, зеркало держать в монастыре – грех
смертный, незамолимый! «Глядишься в стекло зеркальное и зришь в нем не лик
свой, а вражий лик, и диавола очи сквозь твои очи глядят, и прельщают, и
сомущают, и вовлекают во грех…» Но Алена не ошиблась в своей наглости: не могло
не быть зеркала у греховодницы, нечестивицы, Антихристовой сестры и
полюбовницы! Смутившись лишь на мгновение, Еротиада кивнула, заговорщически
улыбнулась:
– Погоди. Сейчас достану! – и
склонилась над сундуком.
Время!
Алена с силой выбросила вперед ногу.
Уткнувшись в высоко поднятый зад Еротиады, нога опрокинула ее вниз головой в
глубокий сундук, а тяжелая крышка с такой силой свалилась на ее задранную
поясницу, что сестра-трапезница издала задушенный вопль – и замерла.
«Уж не сломала ли я ей спину? – подумала
Алена, с таким проворством отбрасывая крючок, захлопывая за собой дверь и
задвигая засов (все двери келий были снабжены снаружи засовами, ибо за малейшие
провинности монашки наказывались заточением), что окончание этой мысли настигло
ее уже на спуске с лестницы, почти у выхода: – Дал бы бог!»
Она выскочила на крыльцо. О, слава те господи!
Калитка еще не заперта, и стайка посланных за милостыней сестер лениво плетется
по дороге.
– Погодите, сестры! Меня погодите! –
взвизгнула Алена, срываясь с крыльца и летя по двору.
Мелькнуло лицо сестры-привратницы, искаженное
тупым удивлением оттого, что благостная сестра-трапезница бежит вприпрыжку,
словно одержимая бесом, – и тут же заверещали, заголосили за спиной:
– Держи! Хватай!
Не разбираясь, что произошло, Алена резко
обернулась, и сестра-привратница налетела на нее со всего маху, но тут же была
отброшена таким могучим тычком, что увалилась на спину, задрав голые ноги и
захлебнувшись криком.
Что-то больно ударило Алену по спине. Она
крутнулась, пытаясь изловить незримого преследователя, но поймала только
собственную косу.
Коса, так вот что ее выдало! Но теперь не
впору сокрушаться, коли побежала – беги дальше! Меж тем привлеченные криками
сестры-побирушки тоже заоглядывались, непонимающе взирая на ту, в ком еще
видели трапезницу, и тут…
– Держите ее! Ловите ее!
Матушка Пресвятая Богородица! Еротиада!
Выбралась-таки из сундука – не иначе промысел Антихристов пособил ей
разогнуться и отомкнуть запертую снаружи дверь! – и теперь блажит с
крыльца: мантия развевается, сверкает самоцветный наперсный крест, белеют
кресты куколя – нет, надо полностью лишиться разума, чтобы появиться в парадном
облачении игуменьи до утверждения в сане! Наверняка найдется зоркий глаз,
который, несмотря на общее смятение, заметит сие; найдутся услужливые уста,
которые нашепчут о гордыне Еротиадовой архиерею… может быть, не только ломотой
в спине запомнится ей нынешний день! Но не пора ли забыть о Еротиаде и
побыстрее отряхнуть с ног своих монастырскую пыль?
Алена задрала рясу чуть не до подмышек;
взметнув голые ноги, перескочила огородный плетень – и понеслась по заросшим
грядкам прочь от дороги, к избам, путаясь ногами в зеленых плетях, издававших
возмущенное раздавленное хрупанье.
* * *
Впереди замаячил проулок. Алена оглянулась – и
была немало изумлена, увидав шесть черных фигур, которые с большим или меньшим
проворством одолевали плетень и бежали по огороду вслед за ней. Черная цепочка
тянулась от калитки монастыря… ого, опять ее хотят приковать этой цепочкой к
Еротиаде? Ну так не выйдет у них ничего!
Однако, чтобы не вышло, надлежало поспешать.
Какая-то баба вышла из-под крыши скотного
двора и стала – руки врозь, завидев монашенку, сломя голову бегущую на нее.
Алена кинула в бабу куколем – та с воплем шарахнулась. Алена поднырнула в
тесную калиточку – резко пахнуло в лицо навозом, – проскочила через задний
двор и вылетела на лужайку перед домом, не поверив своим глазам, когда впереди
замаячили башни Кремля. Эко лихо она бежала! Нет, только кажется, что они
близко. Конечно, ей бы самое милое дело – забиться в Зарядье, темный и грязный
угол Китай-города, но до него еще надо добежать.
По-счастью, перед домом никого. Попадись
сейчас кто навстречу – Алена душу бы из него вытрясла, попробуй только
задержать!
Выглянула из смотрового оконца калитки. Улица
пуста, впереди, в проулочках, маячат Воскресенские ворота. Хорошо… хорошо!
Нашарила щеколду, вышла чинно, потупив глаза, – и обмерла: прямо на нее
из-за угла трое стражников городовых!
Алена едва не рухнула, где стояла: вот сейчас
схватят, повлекут в узилище! – но солдаты прошли мимо, правда,
беззастенчиво пялясь на простоволосую, растрепанную монашенку с длинной косой.
Такое, поди, нечасто увидишь!
Алена прикусила губу до боли, вынуждая себя
идти спокойно. Дура, зачем бросила куколь?! Нет, кажется, стражники к ней не
прицепятся, кажется… И тут десятком женских переполошенных голосов истошно
завопила улица:
– Держи беглую!
Алена метнулась в проулок и понеслась, не
оглядываясь, так, как не бегала еще никогда в жизни.
Промчалась мимо мельницы, которой давала воду
Неглинная возле Охотного ряда, и по мосту сквозь Воскресенские ворота,
мимоходом сотворив торопливую молитву Иверской божьей матери. Впрочем, едва ли
Пресвятая Дева обратила внимание на скороговорку нерадивой келейницы,
душегубицы, блудодеицы…
В воротах Алена оглянулась – и сердце упало:
ее черны вороны летели следом, хоть и поотстав, а среди них мелькали синие
полицейские мундиры. Только этого еще не хватало!