Еще я спросил, зачем у них существуют органы госбезопасности (или БЕЗО, как они говорят), если сама партия, судя по ее теперешнему названию, занимается госбезопасностью.
— Нет ли в этом какого-то противоречия? — спросил я.
— Никакого противоречия, — решительно возразил Смерчев. — Партия является руководящей и направляющей силой нашего общества, а БЕЗО — это служба. Понятно?
Сейчас, вспоминая этот свой первый день в Москорепе, я думаю, что, хотя на меня сразу обрушилось столько противоречивых и совершенно неожиданных сведений, я довольно скоро начал кое в чем разбираться. Я, например, сам, без посторонней помощи, догадался, что слово комсор означает коммунистический соратник, компис — коммунистический писатель, приветствие слаген расшифровывается как Слава Гениалиссимусу, ну а почему они вместо "О Боже!" говорят: "О Гена!" это, по-моему, и объяснять нечего. Но один вопрос для меня был существенным: каким образом соблюдается в Москорепе основной принцип коммунизма — от каждого по способности, каждому по потребности. Я спросил об этом Смерчева, и он сказал, что, конечно, именно этот принцип самым непосредственным образом и соблюдается.
— Значит, — спросил я, — каждый человек может войти в любой магазин и совершенно бесплатно взять там все, что хочет?
— Да, — сказал Смерчев, — каждый человек может войти куда угодно и выйти оттуда совершенно бесплатно. Но никаких магазинов у нас нет. У нас есть прекомпиты, иначе говоря, предприятия коммунистического питания, вроде бывших столовых. Они располагаются в меобскопах, то есть местах общественного скопления. Кроме того, мы имеем широкую сеть пукомрасов — пунктов коммунистического распределения по месту служения комунян. Там каждый комунянин получает все, в чем имеет потребность, в пределах полного удовлетворения.
— Понятно, — сказал я. — А кто определяет его потребности? Он сам?
— Чистейшей воды метафизика, гегельянство и кантианство! — радостно воскликнула Пропаганда Парамоновна.
Но Смерчев бросаться ярлыками не стал, хотя и сказал, что вопрос мой ему кажется просто странным.
— Ну зачем же самому человеку определять свои потребности? Для этого он, может быть, недостаточно подготовлен. Может быть, у него какие-нибудь, так сказать, несбыточные желания, которые он считает потребностями. Может, он луну с неба захочет взять. Нет, так нельзя. Для определения потребностей каждого у нас повсюду существуют Пятиугольники, как Верховный, так и местные. В них входят наши партийные, религиозные активисты, работники БЕЗО и другие. Прежде чем определить, какие у того или иного человека потребности, надо выяснить его индивидуальные физические и моральные особенности, его вес, рост, идейные взгляды, отношение к труду, степень участия в общественной жизни. Естественно, что у человека, который хорошо трудится, выполняет производственные задания, ведет общественную работу, прилежно изучает труды Гениалиссимуса, у такого человека, понятно, потребности гораздо выше, чем у какого-нибудь лентяя или нарушителя общественной дисциплины.
— Ну, нарушителей у нас, в Москорепе, практически не бывает, — сказал Дзержин Гаврилович.
— Нарушителей не бывает, — согласился Смерчев. — Но все-таки трудятся не все одинаково. Одни выполняют план на двести процентов, а другие только на сто пятьдесят, и считать, что у них одинаковые потребности, было бы просто, я бы сказал, даже несправедливо.
Вторичная проверка
Если я правильно определил, то примерно на скрещении нашего шоссе со старой, построенной еще в мое время кольцевой дорогой движение замедлилось. Приложившись к смотровой щели и жмурясь от разъедавшего глаза пота, я увидел, что полотно дороги здесь более широкое и на нем в несколько рядов выстроились длинные очереди паро- и газомобилей, причем подбирались, видимо, по сортам: крупные бронетранспортные в одном ряду, помельче — в другом, а совсем мелкие легковушки — в третьем.
Однако наша полоса по-прежнему оставалась свободной. Я сначала подумал, что нам просто повезло, но потом догадался, что эта полоса предназначена, очевидно, не для всех, а может быть, только для таких важных персон, как я.
Впрочем, я тут же понял, что бывают особы и поважнее. Неожиданно раздался дикий вой. Вася немедленно кинул нашу тяжелую колымагу на обочину, и мы стали на самом краю, едва не свалившись в кювет.
Между тем вой быстро нарастал, и я увидел транспорт, знакомый мне по прошлой жизни. Мимо нас на огромной скорости, окруженная эскортом мотоциклистов и выкрикивая что-то по громкоговорителю, пронеслась с полыхающими мигалками длинная вереница автомобилей старой конструкции. Первая и вторая машины были похожи на зилы моего времени, но второй зил был соединен с идущим следом за ним черным автобусом красными и желтыми шлангами. За автобусом шел еще один зил с торчащими в разные стороны стволами пулеметов.
При проезде этой кавалькады все мои спутники перезвездились, а Смерчев вздохнул и шепнул мне благоговейно:
— Сам проехал!
— Кто сам? — переспросил я. — Гениалиссимус?
При этих моих словах Вася громко засмеялся, а Смерчев ответил очень серьезно:
— Ну что вы! Гениалиссимус сам не ездит. Это председатель Редакционной Комиссии.
Мы двинулись дальше. Вскоре снова остановились, и Смерчев сказал, что нам придется выйти для исполнения неких формальностей.
Я вылез из этой душегубки, обливаясь потом и еле живой. При мне был дипломат, а огромный мой чемодан был поручен попечению Васи. Утираясь платком, я увидел, что мы находимся перед не очень высоким, но длинным зданием; небольшие окна плотно занавешены, а у железной двери стоят два автоматчика. Тут же была и вывеска:
ПУНКТ ВТОРИЧНОЙ ПРОВЕРКИ
Перед входом пыхтел большой паровик с прицепом, с заднего борта которого свешивались сырые сосновые доски. Одно колесо прицепа было снято, и два человека в коротких промасленных комбинезонах трудились над тоже снятой рессорой: один держал большое зубило, другой колотил по нему кувалдой. При этом они вели не вполне понятный мне разговор. Тот, который держал зубило, неестественно вывернув шею, взглянул из-под длинного козырька на небо и сказал:
— Видать, сегодня обратно кина не будет.
— Другой тоже вывернул шею и согласился:
— Да, небо чересчур ясное
Сделав такое заключение, он промахнулся и ударил держателя зубила по пальцу. Тот вскочил, закрутился волчком и на знакомом мне до последнего слова предварительном языке произнес такую красочную тираду, что сердце мое не могло не порадоваться.
Мои спутники переглянулись. Вася хмыкнул. Смерчев насупился, женщины сделали вид, что не слыхали, а отец Звездоний пробормотал что-то осуждающее и перезвездился.
Тем временем Дзержин подошел к автоматчикам, один при виде его взял на караул, а другой открыл дверь.
Просторное помещение за дверью напоминало холл какой-то большой гостиницы, где ожидается важная, может быть даже международная, конференция. Справа располагался ряд столиков с выставленными на них буквами русского алфавита.