Москва 2042 - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Войнович cтр.№ 33

— Что значит неудобно? — сказала она. — У нас нет таких понятий, удобно или неудобно. А вот люди вас ждут, и это действительно неудобно.

Я все же попросил ее немедленно удалиться и заторопился. Мне жаль было расставаться с газетой, и я с удовольствием прихватил бы ее с собой, но эта противнейшая мадам не сводила с меня глаз, да и девать газету, собственно говоря, было некуда. За пазухой такой рулон не спрячешь, а мой дипломат и без того был набит до отказа.

Употребив портрет Гениалиссимуса и часть бюллетеня о его здоровье, я подхватил свой чемоданчик и поспешил к выходу.

В кольцах враждебности

В очищенном от публики помещении меня действительно дожидались и, кажется, нервничали Смерчев и его заместители.

— Все в порядке? — спросил Смерчев и, не выслушав ответа, сказал, что нам пора ехать в город, мол, и так слишком долго здесь задержались.

Я поинтересовался своим багажом, и мне было сказано, что чемодан я получу в другом месте.

Мы вышли наружу.

Солнце висело в зените и пекло неимоверно. У растрескавшегося тротуара готовилась к отправлению колонна, состоявшая из двух бронетранспортеров (один спереди, один сзади) и четырех парогрузовиков с высокими обшарпанными бортами, на каждом из них крупными буквами был написано ДЕЛЕГАЦИОННЫЙ. В кузовах стояли люди, видимо, те самые, которые только что столь сердечно встречали меня внутри аэровокзала. Их натолкали так плотно, что они выглядели одним многоголовым организмом с отрешенными и ко всему равнодушными лицами. Я помахал им руками, но никто из них даже не попытался ответил, может быть, потому, что им было трудно выпростать руки.

Передний бронетранспортер дал гудок, и вся колонна, выпустив клубы дыма и пара, медленно отчалила от тротуара. В заднем грузовике я увидел прижатую грудью к борту бедную Гандзю-рыбку. Ее страдающее лицо было покрыто крупными каплями пота и выражало покорную терпимость. Мы встретились с ней взглядом, я помахал ей отдельно. Она ответила мне кислой улыбкой и отвернулась, ей явно было не до меня.

Колонна отошла, дым рассеялся, и на открывшейся площади остались несколько бронетранспортеров и десятка полтора легковых машин, частично паровых, частично газогенераторных.

Смерчев мне объяснил, что на паровое и газогенераторное топливо пришлось перейти после того, как культисты, волюнтаристы, коррупционисты и реформисты в результате хищнической эксплуатации природных ресурсов окончательно истощили запасы бакинской и тюменской нефти. Теперь бензиновые двигатели используются только в военной технике и в транспортных средствах особого назначения.

Мы подошли к бронетранспортеру, у открытых дверей которого стоял молодой человек в коротком застиранном комбинезоне и танкистском шлеме.

Он был водителем этого неуклюжего транспорта, и звали его, как ни странно, просто Вася.

Внутри было полутемно и жарко, как в сауне. Устроившись рядом с Васей, я сразу взмок и испугался, что этого последнего путешествия просто не вынесу.

Смерчев и его спутники расположились сзади на длинных деревянных скамейках, протянутых вдоль борта.

Вася задраил бронированную дверь, дал длинный гудок, передвинул какие-то рычаги, и мы отправились в путь.

Проделав какие-то сложные петли на той части дороги, которая называется развязкой, Вася вывел наконец свою боевую машину на широкое шоссе, которое в прежней жизни мне было известно как Ленинградское. С тех пор шоссе заметным образом пришло почти что в полную негодность. Асфальт местами потрескался, местами вздыбился, а кое-где и вовсе отсутствовал. Наш Вася искусно лавировал между всеми колдобинами, но иногда то ли зазевывался, то ли не мог справиться с управлением, мы ухали в какие-то ямы, потом вновь выныривали.

Шоссе с обеих сторон было огорожено сплошным железобетонным забором высотой метра примерно два с половиной, три ряда колючей проволоки были натянуты поверху.

Дорога в целом выглядела пустой и спокойной. Но время от времени из-за забора летели на дорогу довольно-таки приличные куски кирпича или булыжник. Один кирпич попал в крышу нашего бронетранспортера и разбился с таким грохотом, как будто это был артиллерийский снаряд.

— Семиты балуют, — сказал Вася без всяких эмоций.

— Семиты? — переспросил я. — То есть евреи?

— Кто? — удивился Вася.

— А это такой народ был в прошлые времена, — перегнулся через спинку сиденья и объяснил Васе отец Звездоний. — Очень плохие люди. Они Иисуса Христа распяли. Но у нас их, слава Гениалиссимусу, нет. А вот в Первом Кольце еще попадаются.

Я спросил, что это — Первое Кольцо. Тут же включился Смерчев и сказал, что коммунизм, построенный в пределах Большой Москвы, естественно, вызывает не только восхищение, но и зависть отдельных групп населения, живущего вовне. От этого, понятно, в отношениях комунян и людей, живущих за пределами Москорепа, возникают некоторая напряженность и даже враждебность, имеющие, как точно заметил Гениалиссимус, кольцеобразную структуру. В Первое Кольцо враждебности входят советские республики, которые комуняне называют сыновними, во Второе братские социалистические страны и в Третье — вражеские, капиталистические.

— В обиходе, — объяснил мне Смерчев, — мы для краткости называем эти кольца Сыновнее Кольцо Враждебности, Братское Кольцо Враждебности, ну и, естественно, Вражеское Кольцо Враждебности. А еще чаще мы говорим просто: Первое Кольцо, Второе и Третье.

— А вот насчет этих семитов, — спросил я, — если они не евреи, то кто же?

— Ну, во-первых, — улыбнулся Смерчев, — не се-, а симиты, а во-вторых, это такие люди, что о них даже не стоит и говорить.

— Ну, кому стоит, кому не стоит, — с сомнением заметил Дзержин, но дальше мысль свою не развил.

Наш транспортер двигался небыстро. То ли дорога была забита, то ли что-то еще, но мы довольно часто останавливались, а потом со скрежетом катили дальше. Бывшая передо мною смотровая щель не давала возможности широкого обзора, а на стене, ограждающей нашу дорогу от Первого Кольца, я видел бесчисленные портреты Гениалиссимуса, чаще даже не целиком, а отдельные части. То бороду, то сапоги, то лампасы.

Я видел много всяких лозунгов, призывов и здравиц, среди которых были давно мне известные, но были и новые. Вроде, допустим, такого:

СОСТАВНЫЕ НАШЕГО ПЯТИЕДИНСТВА:

НАРОДНОСТЬ, ПАРТИЙНОСТЬ, РЕЛИГИОЗНОСТЬ, БДИТЕЛЬНОСТЬ И

ГОСБЕЗОПАСНОСТЬ!

Я спросил Смерчева, с каких это пор религиозность считается совместимой с коммунистической идеологией. Вмешался отец Звездоний и сказал, что привлечение к строительству коммунизма религии было одной из задач, поставленных Гениалиссимусом во время Августовской революции. Вульгаризаторы в прошлом не считались с огромными воспитательными возможностями церкви, а на верующих оказывали постоянное давление. Теперь церковь считается младшей сестрой партии, ей даны огромные права и возможности с одним только условием: церковь проповедует веру не в Бога, которого, как известно, нет, а в коммунистические идеалы и лично в Гениалиссимуса.