Манкевиц не сомневался, что помощник шерифа Маккензи ему не понравится. Но не уважать ее он не мог.
— Что ей удалось раскопать?
— Не знаю. Она побывала на озерном побережье, на Уэст-авеню, Брюлайн, ездила в Мэдисон и Кеношу. День провела в Миннеаполисе. Говорю же, ее не удержать.
Несущийся бульдог.
— Есть что-то, чем я мог бы воспользоваться? Хоть что-нибудь?
— Кое-что есть. — Джейсонс все черпал из памяти, не нуждаясь в записях.
— Рассказывай.
— Имеется и у нее свой секрет.
— Если кратко, в чем там дело?
— Хорошо. Это было лет шесть-семь назад, когда она еще жила с первым мужем. Он служил в полиции штата, был награжден, уважаем коллегами. Но с тяжелым характером. В прошлом не раз избивал ее.
— Мразь! Бить женщину…
— Так вот, выяснилось, что в него стреляли.
— Стреляли?
— Да, причем в его собственной кухне. Провели расследование. Вывод — неосторожное обращение с оружием. Несчастный случай.
— Понял. Но нам что с того?
— Это не был несчастный случай. Стреляли намеренно. А дело замяли. Вероятно, на уровне Мэдисона.
— Замявший это дело рисковал потерять работу, если бы всплыла правда.
— Потерять работу, а то и угодить за решетку.
— Надеюсь, это не просто сплетни?
Джейсонс открыл свой дипломат и достал мягкую папку для бумаг.
— Здесь доказательства.
Да, при своих миниатюрных габаритах этот парень умел добывать то, что нужно.
— Надеюсь, это нам поможет, — сказал он.
Манкевиц открыл папку. По мере прочтения его брови поднимались все выше.
— Это для нас чрезвычайно полезно. Спасибо, — искренне поблагодарил он, подняв взгляд на Джейсонса. — Да, чуть не забыл. С Первым мая тебя!
Ему нравился этот город.
По крайней мере, он был достаточно хорош для временного пристанища.
Грин Бэй располагался на гораздо более ровной местности, чем заповедник вокруг озера Мондак, и в этом смысле сильно уступал ему в живописности, но сам по себе залив являл собой идиллическую картинку, а река Фокс впечатляла как водный путь-труженик, полный рабочей активности, что обычно импонировало Харту. В детстве отец брал его с собой на металлургический завод, где служил в бухгалтерии. И сын буквально лишался дара речи, когда его облачали в прочный защитный шлем и устраивали экскурсию по цехам, пропитанным запахами дыма, угля, расплавленного металла и резины.
Дом, который он снял в пролетарском квартале на одной из улиц с номером вместо названия, был не особо хорош. Зато функционален и дешев. Больше всего Харт страдал от неизбывной скуки.
Он ненавидел прятаться и выжидать, но именно это ему и требовалось сейчас. Обязательно и без вариантов.
Когда становилось совсем тоскливо, он уезжал в лесной заповедник, где чувствовал себя комфортно. Ему особенно нравилось, что туда вела дорога, называвшаяся Лейк-Вью-драйв — это живо напоминало о проселке к озеру Мондак. В лесу он гулял или оставался в машине и работал. При нем всегда было несколько одноразовых мобильных телефонов, с которых он звонил по поводу будущих заказов.
Вот и сегодня он возвращался с прогулки, когда на одной из полян увидел «майское дерево».
[29]
Вокруг бегали детишки, украшая его цветными лентами. Потом они устроили пикник. Неподалеку стоял школьный автобус — желтое пятно среди моря свежей зелени.
Харт вернулся домой, на всякий случай объехав квартал, прежде чем войти. Он проверил автоответчик и сам сделал несколько звонков с очередного одноразового мобильника. Потом отправился в гараж, где оборудовал небольшую столярную мастерскую. Он трудился над вещью, дизайн которой придумал сам. Поначалу он уделял этому занятию час-другой в день. Теперь же мог просидеть за ним до четырех часов кряду. Ничто не помогало ему расслабиться лучше, чем работа по дереву.
Орудуя шлифовальной шкуркой, он мысленно возвращался к той ночи в лесу, припоминая встречавшиеся ему там деревья — дуб, ясень, клен, грецкий орех — твердые породы, дававшие материал для его ремесла. То, что он покупал в магазине в виде аккуратных чурбачков или досок с идеально ровными углами, являлось производным от огромных, внушительных, иногда даже грозных с виду созданий природы, уходивших ввысь ярдов на тридцать, а то и больше. И хотя, с одной стороны, его душу тревожила гибель этих деревьев, в нем жила также и уверенность, что он облагораживает древесину, трансформирует ее в нечто новое, в нечто, чем можно восхищаться.
Он снова оглядел свое детище — инкрустированную шкатулку. Ему нравилось, какой она получалась. Быть может, он даже ее кому-нибудь подарит. Но пока не уверен в этом.
В восемь вечера он поехал в центр Грин Бэя, в отделанный деревянными панелями сумрачный бар, где подавали недурное чили.
[30]
Под кружку пива он съел целую тарелку, сидя прямо за стойкой. Заказав вторую кружку, он перешел в отдельный зал, где по телевизору показывали баскетбол. Он смотрел игру, потягивая пиво. Репортаж шел с Западного побережья, а здесь было уже поздно. Вскоре другие клиенты стали посматривать на часы, подниматься из-за столов и разъезжаться по домам. Матч близился к завершению со счетом 92:60, и если до перерыва интерес еще сохранялся, то сейчас исход казался предрешенным.
К тому же это был всего-навсего баскетбол, а не игра «Пэкерз».
Харт оглядел стены зала, покрытые фирменными знаками висконсинских пивоварен прошлого. Должно быть, когда-то их продукция была популярна, хотя он ни разу о них не слышал. «Лоуф энд Штейн», «Хейлман», «Фоксхед». С эмблемы пива марки «Хиберния брюинг» зловеще скалилась клыками голова дикого кабана. На плакате рядом был изображен телевизор, с экрана которого смотрели две женщины, а подпись гласила: «Всем привет от Лаверн и Ширли».
Харт попросил проходившую мимо официантку принести счет. Та вела себя вежливо, но с прохладцей, оставив попытки флиртовать с ним после того, как первая — примерно неделю назад — осталась без всякой реакции с его стороны. В барах, подобных этому, второго шанса не давали. Он расплатился, вышел на улицу и отправился в другой бар, располагавшийся неподалеку в районе Бродвея. Оставив машину поблизости, он встал в тени деревьев проходившей мимо аллеи.
Ровно в час ночи из бара вышел мужчина, как делал это в одно и то же время на протяжении почти всей последней недели. Харт ухватил его за воротник, приставил к спине пистолет и затащил в темную аллею.
Фредди Ланкастеру хватило пятнадцати секунд, чтобы понять: непосредственная угроза от Харта гораздо серьезнее, чем не столь очевидная и неминуемая опасность, исходившая от Мишель Кеплер. И он рассказал Харту все, что знал о ней.