Он умолк, сдерживая усмешку, и пристально посмотрел на нее. Взгляд девушки был блуждающим, но она все поняла. Пусть сказанное Юстасом и основывалось на чудовищной ошибке и лжи, но кто станет разбираться в этом? Артур ле Бретон… Ранее Милдрэд особо не задумывалась, чьим именем прикрывался ее возлюбленный. Но теперь… Теперь из-за этой истории ее родные и впрямь могут стать жертвами палачей. Ведь Артур мертв и не сможет признаться, что он родом из Шрусбери. А ее мама и отец… При мысли об ожидающей их участи у Милдрэд закружилась голова. Если король и впрямь посчитает, что ее отец изменник, то это вмиг превратит Эдгара Гронвудского в его врага. Но это же нелепица! Все еще можно объяснить… если у нее будет такая возможность. Если она сможет помочь своим родным… не доведет дело до пыток… не позволит их мучить. А ведь подобное и впрямь может случиться. И что бы они ни говорили в свою защиту, им не поверят уже потому, что они богаты, а королю выгодно конфисковать их владения. О Стефане говорят, что он благородный человек, но где будет его хваленое благородство, если у него появится шанс под благовидным предлогом пополнить свою казну?
Все эти мысли вихрем пронеслись в голове девушки, и она с ужасом поняла, что оказалась в ловушке. И теперь у нее есть единственный шанс спасти отца и мать от мук и гибели. Юстас сам дал ей это понять.
— Я стану полюбезнее с вами, — хриплым, ломающимся голосом начала она, — и попрошу вас за моих родителей… Они ведь не изменники, милорд. Все это недоразумение. О, спасите их! А я…
Милдрэд видела, как напряженно смотрит на нее Юстас. Подавляя глухой стон, она продолжила:
— Вы обещаете, что разберетесь в этом деле? Что спасете моих родителей?
— Да. Но… вы знаете мое условие.
Милдрэд кивнула. Ее тело дрожало, как у гончей на своре, когда она начала медленно распускать шнуровку платья. При этом девушка не опустила глаз, выражение ее лица не изменилось, только кровь отлила от щек и они стали бледными и прозрачными, как лед.
Юстас смотрел на нее, не двигаясь. Он не ожидал, что ради спасения своих близких она так скоро уступит ему. Ради отца и матери, которых уже не было в живых… Но она об этом не знает. И теперь она его. Об остальном он подумает позже. Сейчас же в его голове никаких мыслей уже не было. Остался лишь тот вечный голод к ней, который только она и могла утолить.
Он зачарованно наблюдал, как девушка спустила платье с плеч, как выскользнула из него и теперь на ней осталась только камиза
[42]
, тонкая ткань которой не скрывала ее дивных форм. Когда Милдрэд стала распускать завязки на узких рукавах, Юстас был уже не в силах сдерживаться. Он кинулся к ней и, глухо ворча, повалил ее на меховое покрывало ложа. О, она была такая покорная, а ее тело под его руками… Такое упругое, нежное, податливое!.. Сколько он мечтал об этом мгновении, сколько представлял, как это может произойти!
Какая у нее нежная кожа… Его руки жадно мяли ее, он приникал к ней ртом, сосал, урчал. Ее тело оставалось неподвижным, но Юстас понимал только одно: она полностью его, она подчинилась. И он едва не сходил с ума от охватившего его желания. У него даже не хватило терпения раздеться самому. Навалившись сверху, раздвинув коленом ее ноги, он спешно сорвал пряжку ремня, смял складки мешавшего подола длинной туники. И рывком вонзился в нее. Ее плоть… Она была тугая и горячая, не желавшая его принимать, и оттого ему было особенно сладко проникнуть в нее. О, наконец-то он овладел этой прекрасной гордячкой!
Милдрэд лежала, отвернувшись и закрыв глаза. Его запах, его сопение… Она старалась не думать об этом, она онемела, оцепенела. Сколько это продолжалось? Милдрэд закусила губу, сдерживая стоны. Пусть Юстас и овладел ее телом, но ни одного проявления ее души он не получит. Ни торжества, оттого что ей мучительно, ни ее презрения. Ничего. Она будет точно труп. Как бы противно ей ни было.
Наконец Юстас перестал двигаться на ней. Милдрэд слышала, как постепенно успокаивается его дыхание. Отвратительно. А ведь некогда она познала рай с другим! Но не стоит сравнивать, нельзя вспоминать. Иначе ее сердце разорвется. Она отдается ненавистному врагу, погубителю ее любимого, но только так она может спасти от ужасной участи своих родителей.
В комнате светлело, меркнул отблеск свечи. При этом свете устремленный на нее сверху взгляд Юстаса казался особенно непереносимым. Он был доволен, он торжествовал. Она же… И опять промелькнуло, как на нее некогда смотрел тот… другой.
Чтобы не видеть склоненного над ней Юстаса, Милдрэд направила свой блуждающий взгляд на резные панели, которыми были отделаны стены комнаты, на складки полога, на тяжелый изгиб каменного свода наверху. Милдрэд почувствовала, как из ее глаз потекли слезы. Она плакала даже не о своем падении. Она плакала о том, другом, которого потеряла и с которым все было совсем по-другому. И чтобы не вспоминать, Милдрэд сосредоточилась на болезненных ощущениях пластин куртки принца, впивавшихся в ее тело. Этот скот не удосужился даже раздеться, обладая ею.
— Вы сделали мне больно, — не глядя на него, прошептала она.
— Душа моя, для девицы в первый раз это всегда больно.
Она даже не поняла, что он сказал. Просто смогла перевести дух, когда он поднялся. А он сверху смотрел на нее, наслаждаясь видом поверженной жертвы. Но едва Юстас опять захотел прикоснуться к ней, как она стремительно отодвинулась, стала натягивать на себя меховое покрывало, словно ей было холодно. На лице ее застыло выражение, какое бывает у человека, которого ограбили, кожа на скулах натянулась. Она сосредоточилась на мраке в своей душе… где когда-то царили уверенность и свет. Еще одна слезинка покатилась по щеке. Юстас хотел ее вытереть, но она резко оттолкнула его руку. Однако слезы продолжали капать одна за другой, безмолвно и нескончаемо; она истекала слезами, как кровью.
Принц сказал:
— Вы стали моей, Милдрэд, и теперь вы под моим покровительством. Я все для вас сделаю.
Она не отвечала. Слышала, как стукнула дверь, когда он вышел. Милдрэд была отвратительна самой себе, собственное тело казалось ей вместилищем скверны. Не в состоянии думать ни о чем, кроме того ужаса, который ей пришлось пережить, она все же попыталась сосредоточиться на мысли, что сделала то, что должна была сделать. Ей нужно спасти родителей, остальное уже не так важно. И что бы ни возомнил о себе Юстас, он не был у нее первым. Хоть это у нее еще осталось…
Королеве Мод еще с утра доложили о приезде сына. Но Юстас не явился выказать почтение королеве, а перво-наперво отправился к пленнице. Об этом уже шептались придворные за спиной Мод, однако она оставалась невозмутимой и приказала себе не думать о том, что там происходит. Тем не менее в глубине души она дрожала от гнева: ведь Юстас уверял их с королем, что действует только для блага рода! А на деле просто желал заполучить красивую дочь барона.
Королеве уже донесли о происшедшем: ее сыну и впрямь удалось захватить Гронвуд-Кастл, но при этом погиб барон Эдгар. А это не входило в их планы: обговаривая нападение на замок Эдгара Армстронга, они с королем настаивали, чтобы сам барон был схвачен живым и невредимым, дабы потом использовать его показания, сослаться на факт пребывания у него посланца от Анжу. Теперь же оказалось, что Эдгар пал, защищая свой дом, о таинственном госпитальере ничего не было известно, а юная Милдрэд…