Хозяйка Дома Риверсов - читать онлайн книгу. Автор: Филиппа Грегори cтр.№ 2

Но Жанна д'Арк смотрела при этом не на нее, а на меня — это совершенно точно! Она просто не сводила с меня своих мрачных глаз, словно желая убедиться, что и мне тоже послышался в словах Жеанны де Люксембург, прозвучавших вполне искренне, отзвук пустого обещания.

Моя двоюродная бабушка полагала, что если ей удастся ввести Жанну в наше общество, разговорить ее, охладить ее религиозный пыл и, возможно, даже дать ей какое-то образование, то она со временем тоже начнет и вести себя, и одеваться как подобает приличной девушке; и тот юноша-воин, которого стащили с белого коня во время битвы при Компьене, превратится в юную фрейлину, подобно тому, как в Кане Галилейской благодаря Иисусу вода превратилась в вино; и эта новая фрейлина станет подчиняться приказам своей госпожи, а не звону церковных колоколов. Бабушка надеялась, что англичане тогда попросту не распознают Жанну среди других наших фрейлин — ведь они требуют, чтобы мы отдали им это двуполое чудовище, убийцу, а мы сможем показать им лишь невинную и покорную юную придворную даму. Возможно, тогда они успокоятся и уйдут творить насилие на чужую землю.

Чувствовалось, что сама Жанна до предела измучена недавними поражениями и мучительным пониманием того, что ею же коронованный правитель не стоит даже священного мира, потраченного на его помазание; что враг, которого она так много раз заставляла отступать, вновь наступает, но теперь миссия, возложенная на нее самим Господом, стала для нее невыполнимой. Все то, из-за чего обожавшие Жанну воины прозвали ее Орлеанской Девственницей, вдруг расплылось, подобно зыбкой пелене тумана, и она, пользуясь неизменно добрым отношением моей двоюродной бабушки, вновь стала превращаться в обычную, довольно неотесанную деревенскую девчонку, в существо, не имеющее абсолютно никакого значения.

Разумеется, бабушкиным фрейлинам не терпелось побольше узнать о том, чем все-таки закончилась череда поражений, выпавших на долю Жанны д'Арк, и поскольку она теперь все дни проводила в нашем обществе, учась быть обыкновенной девушкой, а не Той Самой Девственницей, фрейлины набрались смелости и стали ее расспрашивать.

— Откуда в тебе столько храбрости? — поинтересовалась как-то одна из них. — Как ты сумела так мужественно вести себя в бою?

Жанна улыбнулась, услышав этот вопрос, но ответила не сразу. В тот день мы вчетвером сидели на заросшем травой берегу у крепостного рва, заполненного водой, и предавались безделью, точно беспечные дети. Июльское солнце безжалостно пекло, обширные пастбища вокруг замка затянуло жарким дрожащим маревом; даже пчелы стали какими-то ленивыми и еле жужжали, перелетая с цветка на цветок, а то вдруг и вовсе замолкали, точно опьянев от цветочного нектара. Мы выбрали местечко в глубокой тени, которую отбрасывала самая высокая из крепостных башен; иногда во рву слышался всплеск, и по зеркальной поверхности воды расплывались круги — это кормились водившиеся там карпы.

Надвинув на глаза свою шапчонку, Жанна растянулась на траве и, как мальчишка, время от времени шлепала рукой по воде. Рядом с нами стояла большая корзина с наполовину готовыми рубашками для бедных детишек из ближайшего к нам селения Камбре; эти рубашки нам полагалось подшить, однако фрейлины, как правило, вообще избегали любой работы, а Жанна шить и вовсе не умела. Я же, прихватив с собой колоду драгоценных игральных карт, принадлежавших моей двоюродной бабушке, лениво перемешивала их, то рассыпая, то снова собирая и рассматривая картинки. Наконец Жанна очень просто произнесла:

— Я знала, что призвана Господом. И знала, что Он защитит меня, потому и не ведала страха. Даже во время самых жестоких сражений. Он предупреждал меня, что я буду ранена, но не почувствую боли, а потому я была уверена, что так или иначе смогу продолжить бой. Я ведь в тот день заранее, еще до начала битвы сообщила своим людям, что буду ранена. Я просто знала и все.

— И ты действительно слышишь голоса? — не удержалась я.

— А ты?

Ее встречный выпад прозвучал настолько неожиданно и резко, что обе фрейлины тут же обернулись и уставились на меня. И я почувствовала, что краснею под их взглядами, словно испытывая некий стыд.

— Я — нет!

— А что же ты тогда слышишь?

— Не понимаю, что ты имеешь в виду!

— Что же ты тогда слышишь? — спокойно повторила Жанна; она явно не сомневалась: каждый человек способен слышать что-нибудь этакое.

— Ну, это не совсем голоса… — нехотя промямлила я.

— А что?

Я огляделась: мне казалось, что даже рыбы поднялись на поверхность и теперь нас подслушивают.

— Перед смертью кого-нибудь из членов семьи порой я слышу какие-то звуки, — сказала я. — Особые звуки.

— Правда? — удивилась Элизабет, одна из бабушкиных фрейлин. — И что же это за звуки? А я и не догадывалась! Может, и я могу эти звуки услышать?

— Ты не из моего Дома! — с раздражением бросила я. — И разумеется, ты их слышать не можешь! Для этого нужно быть потомком… В общем, это не для твоих ушей! Если честно, ты и слушать-то меня сейчас не должна. Да и мне не следовало бы при тебе это обсуждать.

— Так что же это за звуки? — прервала меня Жанна.

— Похожи на пение, — отозвалась я и заметила, что она понимающе кивнула, словно знала, о чем речь, словно и сама тоже слышала некое «пение».

— Говорят, это пение Мелюзины, первой хозяйки Дома Люксембургов, — шепотом прибавила я. — Она была водной богиней, но вышла из вод и обвенчалась с самим первым герцогом Люксембургским, однако обычной смертной женщиной стать так и не сумела. Говорят, она всегда возвращается и оплакивает смерть своих детей.

— А когда ты впервые ее услышала?

— Ночью, когда умерла моя маленькая сестренка. Я услышала что-то непонятное и отчего-то сразу догадалась: это она, Мелюзина!

— А как ты догадалась об этом? — не выдержала Элизабет, хоть и боялась, что я могу вообще запретить ей участвовать в этой беседе.

— Просто поняла, и все, — пожала я плечами. — Словно мне давно был знаком ее голос. Словно я всегда знала, что так может петь только она.

— Да, это правда, — кивнула Жанна; она улыбнулась, будто подтверждая, что есть такие истины, объяснить которые невозможно. — Все само собой сразу становится понятно. Но почему ты была уверена, что это пение от Бога, а не от дьявола?

Ответила я не сразу. Любые вопросы религиозного содержания полагалось задавать либо своему духовнику, либо, в крайнем случае, матери или бабушке. Но пение Мелюзины, та непонятная дрожь, что охватывала меня при звуках ее голоса и ознобом пробегала по спине, моя способность видеть порой невидимое, некий промельк, тут же исчезающий в пространстве, зыбкое светло-серое пятно в сумеречном полумраке, фантом, сон, который запоминался так отчетливо, что забыть его было невозможно, как, впрочем, невозможно и объяснить — все это было настолько тонкой материей, что обозначить ее словами я была просто не способна. Как я могла спрашивать, если даже нужных фраз для выражения чувств подобрать не могла? Еще страшнее были бы для меня чьи-то неуклюжие попытки не только облечь в слова эти загадочные явления, но и заняться их толкованием. С тем же успехом я могла бы попытаться навечно удержать в сложенных лодочкой ладонях зеленоватую воду из крепостного рва.