Про Иону - читать онлайн книгу. Автор: Маргарита Хемлин cтр.№ 16

Лазарь опустил глаза. Хороший человек, честный, а попалась ему в жизни стерва и всего поломала.

— Майка, я б тебе б сказал. Но Мотя молчит, как зарезанный. Сам не понимаю, шо за секреты с пьяным. Почему ты нервируешься? Фима ж тебе чужой по всем швам. Ну, приходил, ну, ушел.

Я поняла, что большего не добьюсь и не надо себя ронять. Нужно ловить Мотьку.

С душевностью сказала:

— Спасибо вам, дядя Лазарь. Я вас всегда люблю, независимо от тети Хаси. И сын у вас хороший. По нутру в вас. Он как, еще на «Арсенале» работает?

Незаметно бросила взгляд на свои часики — половина первого.

— А як же. На «Арсенале». Слесарюет. Как говорится, слесарь по металлу, по хлебу и по салу. Я тебя тоже люблю, Майка. Непутящая ты. В отличие от своей мамы. А родная кровь. Точно ж говорю?

— Конечно. Надо нам держаться ближе, дядя Лазарь. Вы правы. Мотя сегодня в первую смену?

— В первую. В три шабашит. Пойдешь?

— Пойду.

— Попробуй. Но не советую. В таких делах надо бросать на полдороге. Не прояснять. Хуже будет. Я, откровенно говоря, с Хасей давно бросил вносить ясность. И живу себе. А то бы непонятно что повылезало.

Лазарь махнул рукой.

«Арсенал» — не инвалидная артель Лазаря, дальше проходной не проникнешь. Я побежала домой приготовить еду для Мишеньки и Мирослава. А ровно в три стояла на месте.

Мотя появился своевременно. Даже не выразил удивление нашей встречей. Оглядел меня с ног до головы и одобрительно кивнул. Все-таки мужчина, хоть и родственник.

— Мотя, к тебе приходил Фима. Я знаю. Что он тебе сказал?

— Ничего особенного. Что пьяный может сказать? Вообще он дурной какой-то. Явился с пустой коробкой с-под торта, белая, с каштаном на верхе. Не перевязанная, ничего. Он под рукой держал. Она все время падала, грязная, аж гидко. Сам грязный, перемазанный. Наверное, в торте. Руки липкие. Меня по голове гладил, я потом вычесывал крошки. С рукавов у него сыпались, как в цирке. И все.

— Мотя, скажи мне. Он говорил, что едет в Остер?

— Говорил, едет, а про Остер не говорил. Просто, что едет. Посидел пять минут. Попросил еды положить в свою коробку. Я положил. Котлеты, хлеб. Он попросил еще что-нибудь сладкое. У нас только варенье. Я дал пол-литровую банку. Вишневое. С косточками. Мама всегда варит, ты ж знаешь. Он в карман запхал. В пиджак. Еле поместилась. А коробку я бинтом перевязал. Веревки не нашел. Фима переделал по-своему. Высокая часть получилась как кастрюля, а та, где раньше был торт, получилась как крышка. Наоборот, значит. Он обрадовался, что хорошо и вместительно. В основном молчал. Только «еду» и «еду». Пьяный, что с него.

Мотя рассказывал быстро. Видно было, что ему неприятно.

Я почему-то спросила:

— Сильно водкой пахло?

— Не пахло. Совсем не пахло. Тортом аж несло. Сладкий такой запах. Наверное, водку и перебил. Но шо ж я, пьяного от трезвого не отличу? И походка в разные стороны, и глупости на языке. Точно — пьяный.

— Мотечка, а чемоданчик при нем был? Коричневый, фибровый, маленький?

— Нет. Пришел с голыми руками. Если не считать коробку. А нож перочинный был. Грязный тоже. Лезвие плохо закрывалось и открывалось — пазы забитые белым. Тортом, наверное. Фима когда бинтик резал, я заметил.

— А паспорт он тебе не показывал?

— Зачем? Нормальные люди посторонним паспорт в нос не суют.

— То нормальные, Мотечка.

Мотя посмотрел на меня пристально. Он хоть сильным умом и не отличался, но по моей подсказке понял.

— Думаешь, Фима того?

— Того, Мотечка. Очень даже того. И этого. И был он не пьяный. Потому и тортом за километр несло, а не водкой. Того — и вдобавок с ножиком. Ужас, Мотечка.

Я закрыла лицо руками. Но только на короткий миг. Материнское сердце толкнуло меня — скорей в садик. К Мишеньке.

Мотя вдогонку прокричал:

— И еще он песню пел «Враги сожгли родную хату». И меня заставил поддакивать. А я терпеть не могу.

В садике все было спокойно. Миша в хорошем настроении. Поговорила с воспитательницей — с профилактической целью. Как и что, как успехи мальчика.

Она горячо хвалила Мишеньку: подельчивый и дружный с детьми обоего пола. И правда, Мишенька всегда был окружен товарищами, так как являлся заводилой игр. От кратковременной замкнутости в связи с переездом в Киев не осталось и следа. Но в данном случае я хотела выяснить, не происходило ли в последние дни чего-либо из ряда вон в смысле Фимы. Сам мальчик мог и не оценить, а взрослый всегда начеку.

— Вы что беспокоитесь? У нас учреждение на хорошем счету, детей никто не обижает. Чужие через заборы не лазят. Домой отпускаем только с родителями и близкими родственниками.

— Я не сомневаюсь. Просто мне соседка, ее ребенок не в вашем садике, рассказала, что бывший муж явился и забрал девочку без ее ведома. Она потом искала-искала.

— Тут явная недоработка. Мы должны всегда доподлинно знать положение в семье. Кому ребенка отдавать, а кому и нет. Бывшие мужья способны на многое. Но у вас-то муж хороший, и знаете, Мишенька его очень ценит. Я как-то спросила у детей, кого они больше любят, папу или маму. Так ваш Миша заявил: маму очень люблю, а папу очень-очень. Интересно, да?

Я не удержалась от педагогического замечания:

— Обычная детская реакция. Но, чтобы вы знали, подобные вопросы расшатывают состояние детского сознания.

Говорить больше было не о чем, и я позвала Мишеньку с собой.

Я как прямой человек сама не делаю никогда никаких намеков и не приветствую, когда их делают в мою сторону.

Эта воспитательница давно мне не симпатизировала — по зависти. Что естественно в ее возрасте перед пенсией.

Ее бестактное замечание выбило меня из колеи. Но тем самым я пришла в себя. Фима — отрезанный ломоть. Из квартиры выписался добровольно, и начальник отделения милиции тому свидетель. Что Суркис будет делать дальше — не мое дело. Он может являться, может не являться, может пугать людей на улице, морочить голову Мотьке и Лазарю с Хасей, умереть под посторонним забором, даже завербоваться — какое имеет значение? Он — случайный в судьбе. Этап жизни закончился. Раз и навсегда.

Эта картина настолько ясно встала перед моим мысленным взором, что чувство бесконечной свободы ощутилось практически всецело.

Я прижала к груди Мишеньку и расцеловала его как самого главного моего человека.

Вечером Мирослав сообщил весть. Его назначили директором обувной фабрики. Плюс высокая зарплата и персональная машина «Победа». И в знак такого события завтра, в воскресенье, мы всей семьей идем к его маме. Ничто так не поддерживает больного человека, как общая радость близких.