Однако, подумав еще немного, Юлий Михайлович пришел к выводу, что пересказать Пантелеева не удастся. Не тот материал. Зато полезно читать с комментариями взрослых, как сегодня.
Юлий Михайлович отодвинул тарелку с клубнично-творожным месивом и снова раскрыл книгу. Перечитал рассказ, пытаясь произносить реплики с ненавязчивым «художественным выражением», которое так нравилось ему у Бунтмана с «Эха Москвы».
Дочитав до конца, Юлий Михайлович улыбнулся:
— Вот как просто написано о долге, о верности.
Довольный, отправился спать.
Утром жена, увидев на столе Пантелеева, удивилась:
— Что, Женьке ничего другого не было почитать? Старьем голову ребенку забиваешь.
— Это не старье, а классика детской литературы. Уж ты как хочешь, — ответил Юлий Михайлович и аккуратно поставил книгу на место.
Рассказ не отпускал.
Юлий Михайлович видел сад, где носятся и играют мальчики.
Он следил по минутам, как сгущается тьма, как все удушливей становятся запахи цветов и зелени, как небо становится все глубже, темнея, как одна за другой зажигаются звезды в бархатных черно-синих ворсинках по краям.
Он наблюдал, как беспечные мальчики выбегают за ограду, а сторож звенит колокольчиком и торопит их.
Он слышал лязганье, с которым поворачивается огромный ключ в замке.
Он видел забытого всеми мальчика, далеко за оградой, внутри, жмущегося к тонкому стволу высокого дерева.
Он чувствовал, как мальчику неловко и стыдно, как тот переминается с ноги на ногу, не решаясь нарушить звуком испускаемой мочи молчание сада.
Он чувствовал, как болят глаза у мальчика из-за усилий разглядеть хоть что-нибудь за белой стеной приземистого строения, в котором заключена тайна, которую ему велели охранять незнакомцы.
Он угадывал громадную, почти вровень с верхушкой дерева, бесплотную фигуру в чем-то вроде плащ-палатки.
Он различал шепот из-под капюшона:
— Я отпускаю тебя…
Юлий Михайлович прослеживал весь быстрый путь бегущего мальчика — от дерева к запертым воротам.
Он ощущал собственными ребрами, собственным черепом, как больно протискиваться сквозь прутья ограды.
Юлий Михайлович почему-то знал, что место под тонким деревом пусто навек, что тень в плаще растворилась — и в саду, возле белых стен нет никого.
— Что за чушь! — успокаивал себя Юлий Михайлович.
Но покой не приходил.
Через два месяца Юлий Михайлович устраивал большой прием по случаю собственного семидесятилетия.
Собрались оставшиеся в городе и стране родственники, соседи, бывшие сослуживцы.
Жена расстаралась, наготовила вкусностей. Поговорили. Праздник получился хороший, душевный.
Сын с невесткой и Женькой остался ночевать — выпил немного, не садиться же за руль. А родителям радость. Уговаривали и двоих старших внуков заночевать, чтоб утром в семейном кругу устроить «черствые именины», — но они отказались.
Пока жена убирала со стола, а невестка укладывала разгулявшегося Женьку, Юлий Михайлович с сыном курили на балконе.
— Я поговорить с тобой хотел, — начал Юлий Михайлович. — Женьке через год в школу.
— Мы подобрали — недалеко от дома, платная, правда. — Сын мелко поплевывал вниз, совсем как в детстве.
— Не плюйся — взрослый человек. Я серьезно хочу говорить. Может, отдадим Женю в еврейскую школу или гимназию. Я слышал, есть. Тоже платные. Будет язык учить, правила всякие, историю.
Сын рассмеялся:
— Отец, ты что, с ума сошел? У нас какой год? Какая еврейская школа, зачем?
— Ну как зачем? Раньше нельзя было, а теперь — пожалуйста. Разве плохо? — Юлий Михайлович жалел, что завел разговор.
— Отец, ты лишку выпил. Завтра поговорим, обсудим. Ты у нас сегодня кто? Ты у нас юбиляр! Ура юбиляру! И его наследнику Евгению! — закричал сын, и Юлий Михайлович поспешно увел его в комнату.
Назавтра к разговору не возвращались. И потом тоже.
ТЕМНОЕ ДЕЛО
Бэлла Левина уехала из Киева в Израиль давно, еще когда квартиры не приватизировали. В Израиле ее замучила ностальгия.
Когда умер муж, а дети переехали из Израиля в Америку, Бэлла стала писать родным и знакомым с просьбой принять ее.
Заканчивались послания всегда одинаково: «Я здесь совсем одна, как перст судьбы».
Ей отвечали сочувственно, но приглашать на жительство к себе никто вроде не собирался.
Тем не менее Бэлла вернулась.
Приехала зимой, и говорили, что все было рассчитано: зимой-то у кого сердце выдержит — отправить на мороз старую женщину.
Но, скорее всего, Бэлла про зиму просто не подумала, так как отвыкла от морозов в чужом климате.
В общем, прожила она месяца три то у одних родственников, то у других.
Ее не обижали, но намекали, что надо определяться с дальнейшим местом проживания.
Кое-какие деньги у Бэллы обнаружились, детям в Америку позвонили, киевские родственники добавили. И вышло, что можно купить однокомнатную квартирку в пригороде — в Броварах.
Свезли кое-какую мебель из той, что наметили к лету на дачу, на радостях переклеили обои, доставили в Бровары Бэллу и пожелали всего хорошего.
Бэлла стала жить. Никого не донимала звонками, не просила о помощи, давала о себе знать лишь изредка, тактично. Деньги ей регулярно присылали дети из Америки, и ни в чем ограничения она не знала. Сырку, колбаски — пожалуйста. И на лекарства хватало.
Словом, все успокоились.
Прошло полтора года.
Неожиданно Бэлла сообщила родственникам, что снова желает переменить место жительства. Хочет обосноваться на своей малой родине — в Остре. Там три поколения родственников похоронены (это если считать до 41-го года), там похоронены ее дед с бабкой и много других родственников, которые не успели эвакуироваться в 41-м, — в братской могиле. И по всему выходило так, если, конечно, упростить, что лучше всего бы ей поселиться на кладбище — такое у Бэллы обнаружилось горячее желание жить поблизости от умерших.
Конечно, не вопрос — можно в Броварах квартиру продать, в Остре дом купить. Но Остер уже не тот. Захолустье. К тому же вода — на улице, туалет — на улице. Магазинов нет. Село и село.
Бэлле на это указали, но она слушать не желала:
— Туда от Киева езды час. Какое захолустье? Что вы меня туалетом пугаете? Ха! Теперь и связь разная, и услуги платные — любые. Я насчет помощи не прошу. Я вас ставлю перед фактом.
Бэлла позвонила детям в Америку и сказала, что перебирается в Остер, как только устроится, сообщит новый адрес.