– Все прошло как по маслу! – воскликнула она, наслаждаясь радостным возбуждением, певшим в венах. По пути домой они не разговаривали. Только обменивались торжествующими улыбками и со смехом подгоняли коней, мчась быстрее ветра.
– Похоже, Николасу будет сегодня о чем подумать, – заметил Чарлз, сунув под мышку атлас с картами.
– Он и без того расстроился из-за карт, а тут тебя еще и осенило спросить насчет коробочек для пилюль. Он жадно ловил каждое слово.
– Надеюсь, нам повезло и он решит, что ты, а следовательно, и я ничего не знаем о коробочках для пилюль, хранящихся в тайнике.
Пенни нахмурилась.
– Почему тебе хочется, чтобы он считал именно так?
– Потому что они – доказательство, неопровержимое доказательство того, что существовали многолетние, пока еще необъяснимые, но тайные отношения между французами и мужчинами вашей семьи. Я предпочел бы, чтобы пока все оставалось как есть, и враги до самого конца ни о чем не заподозрили.
– Многолетние? – медленно повторила Пенни. Чарлз, не задумываясь, кивнул:
– В этом нет ни малейших сомнений. Ты сосчитала коробочки для пилюль: сколько их всего?
– Шестьдесят четыре.
– Если предположить, что за каждое донесение было уплачено такой коробочкой, а я проверял: большая часть изготовлена французскими ювелирами, – и учесть, сколько времени требуется, чтобы передать ценные сведения, понадобится не менее тридцати лет, чтобы собрать шестьдесят четыре коробочки для пилюль.
– Вот как, – обронила она. Откровения Чарлза омрачили день: словно черное облако заслонило солнце.
– Ты все еще хочешь мне помочь?
Она подняла голову и наткнулась на изучающий взгляд Чарлза. В темно-синих глазах светились понимание и сочувствие.
– Да, – вздохнула она. – Придется. Объяснения не требовались.
Чарлз кивнул, и они направились к боковому входу под низко нависавшими ветвями старых дубов.
Несмотря на факты, подтверждающие измену не только Гренвилла, но и отца, успех, хоть и крошечный, как ни странно, воодушевил Пенни.
Этим утром впервые за бог знает сколько времени она смогла разделить страхи и опасения с тем, кому доверяла. С тем, кто понимал ее. Суметь хотя бы открыть кому-то свои мысли… это уже нечто вроде катарсиса.
Мало того. Едва она исповедалась Чарлзу, с ее плеч упала огромная тяжесть, которую ей приходилось нести так давно… И теперь Пенни была твердо уверена: какой бы горькой ни оказалась правда, Элайна, сводные сестры и сама она будут в безопасности. Что бы там ни происходило дальше, окончательные события помогут смягчить раненую фамильную гордость.
Еще два дня назад она была растерянна и несчастна. Теперь же смело могла смотреть в будущее. И все потому, что объединилась с Чарлзом.
Она повернулась к нему.
Он поймал ее взгляд. Поднял бровь:
– Что?
Ей вдруг захотелось отвернуться, но она не отвела глаз.
– Похоже, я сделала правильный выбор, признавшись тебе. Пролетел миг… другой… третий… он по-прежнему не позволил ей отвести взгляд.
Поймал ее за руку, помедлил, подождал, не отстранится ли она, и мягко привлек ее к себе. Все ближе и ближе. И, нагнув голову, поцеловал.
А вот этого она никак не предполагала. Дыхание перехватило, сердце замерло, в голове не осталось ни единой мысли… но ведь он целовал ее и раньше. Даже лишенная притока воздуха и способности думать, она узнала это ощущение: прикосновение его губ к своим.
И с жадностью упивалась этим ощущением. Прихлынувшими воспоминаниями. Нашла поддержку и ободрение в знакомых, столько лет не испытываемых чувствах.
Ее несла теплая волна, захлестывая наслаждением, окутывая восторгом.
И тут… что-то изменилось.
Он вдруг оказался еще ближе, чуть изогнул шею, и то, что было простым поцелуем, стало чем-то большим. Гораздо большим. Куда сложнее, запутаннее, бесконечно более чувственным. Его губы искушали, соблазняли, звали, голодные, но не алчные, ни в малейшей степени не пугающие. Он пил нектар с ее губ, будто в жизни не пробовал ничего восхитительнее. Чарлз всегда умел целоваться, но сейчас… словно ощущал каждое встревоженное биение ее сердца, чувствовал и понимал взрыв желания, завладевшего ею против воли, наполнившего душу. И Пенни ответила на поцелуй: положила свободную руку на его плечо и прижалась губами к его губам. Она не хотела… но оказалась не в силах противостоять… не столько ему, сколько себе. Ах, как давно она не целовала мужчину, и не только потому, что он побуждал ее хотеть и брать предложенное.
Всего лишь поцелуй… по крайней мере так казалось. Нет причин раскрывать губы и впускать его внутрь, как тогда…
Неспешная ласка его языка, казалось, растопила каждую косточку ее тела. И то, что последовало дальше, вне всякого сомнения, показало, что за годы, прошедшие с их последней встречи, он приобрел немалый опыт.
Губы, языки и жаркое, влажное наслаждение; у нее кружилась голова, когда она смаковала давно забытый восторг. И не нужно упрекать себя и искать оправдания…
Когда он неохотно поднял голову, она едва не заплакала, хотя по-прежнему задыхалась, сердце колотилось где-то в горле, рука по-прежнему сжимала его руку, другая стискивала лацкан сюртука. И Пенни бессильно обмякла.
Один поцелуй – и он способен довести ее почти до обморока, состояния, когда ничто в мире больше не имело значения, кроме них обоих и того, что они в этот момент испытывали.
Пенни прерывисто вздохнула и подняла на него робкий взгляд:
– Почему ты сделал это? Чарлз ответил не сразу.
– Потому что хотел. Хотел с той минуты, когда снова тебя увидел.
Она пристально всматривалась в него. Нет. Он не лжет. Не притворяется. Не пытается уклониться. Простые слова содержат простую истину.
Пенни смущенно откашлялась и отстранилась, отчетливо сознавая, какая бездна чувственности таится в нем… и в ней тоже. В этом вся ее беда: желание, так легко загоравшееся между ними, принадлежало не ему одному.
Но Пенни глубоко вздохнула и постаралась взять себя в руки.
– Не слишком мудро с нашей стороны. Он пожал плечами типично галльским жестом. И хотя позволил ей отступить, однако руки не выпустил.
– А когда это нас можно было посчитать мудрыми? Весьма точное замечание; впрочем, отвечать не было необходимости.
Не дождавшись ответа, он повел ее к дому: атлас отцовских карт под мышкой, ее ладонь в его ладони.
Глава 5
Сразу после обеда Чарлз перечислил дела поместья, которыми было необходимо заняться, и под этим предлогом скрылся в кабинете. На этот раз ему требовалось время подумать.