– Ты, Сань, как-нибудь договоришься, – мрачно
ответил Николай.
– Да ладно, чего такого? Ну нравится она тебе, и что,
уж пошутить нельзя?
– Да не нравится! – повернул к брату покрасневшее
лицо Николай. – А главное – шутки твои не нравятся!
Сашка хотел что-то ответить, но передумал. Провернув еще
несколько кусков, попросил:
– Слышь, Коль, ты бы глупостей не делал, а? Плюнь.
– Не делаю я ничего, – буркнул Колька.
– Вы тут о чем? – раздался голос от двери.
Юлька, уперев руки в бока, смотрела на братьев с
подозрением.
– Чего ты не делаешь?
– Да ничего. Отвяжитесь вы от меня!
– Сань, что с ним, а?
– От соседки крыша съехала, – весело ответил
Сашка.
Колька сжал кулаки и сделал шаг к нему.
– Ты че несешь, блин?
– Да ладно, разве я не вижу…
– Коль, правда? – как-то растерянно спросила
Юлька. – Коленька, да ты что?
– А что?! Ну что?! Да, нравится она мне, и что такого?
Красивая баба, вот и все.
Он разжал кулаки и вернулся к окну. Юлька села на табуретку,
с жалостью глядя на брата, сказала тихо:
– Выкинь ты ее из головы. Вообще выкинь их всех.
– С чего вдруг? Может, она с мужем паршиво живет.
– Да тебе-то что? Коль, ты мне поверь, –
проникновенно произнесла она, – от Витьки одна только беда всем.
Понимаешь?
– А Витька тут вовсе ни при чем.
– Нет, Коленька, при чем. Это его жена. Так что забудь
и думать про нее, хорошо? Хватит, что он мне жизнь покалечил, – совсем
тихо прибавила она.
– Да брось ты, – обернулся к ней Николай. –
Подумаешь, втюрилась в детстве. Уж сколько лет прошло!
– Да при чем тут втюрилась, Коль? – грустно
сказала Юлька.
– А чего?
Она помолчала, потерла лоб рукой. Сашка перестал крутить
свое мясо и уставился на сестру.
– Эй, Юляш, а ну выкладывай!
– Что тут выкладывать, Сань, дело обычное. Он моим
первым мужчиной был, вот и все.
– Витька?! – ахнули братья в один голос.
– Не орите! – шикнула Юлька. – Ваську с
Валькой разбудите, только уснули. Ну чего вылупились на меня? Сами сказали –
сколько лет прошло!
Колька с Сашкой глядели на нее во все глаза.
– Юль, а как же твой Юрка? – спросил наконец
Сашка.
– А Юрка потому и ушел – простить мне не смог, что я
его обманула. Говорил: сказала бы до свадьбы, так нашел бы себе другую,
нетронутую. Сколько ни возвращался ко мне, а все же ушел. Я уж вам не говорила,
а он ведь и руку на меня поднимал пару раз, как выпьет. И все добивался: скажи,
кто да кто! А я молчала. Вот вам только сейчас и сказала. Так сколько воды
утекло с тех пор! Но я к чему, Коль, говорю: забудь ты про них. Я вот к ним в
гости не напрашиваюсь, в подруги не лезу, и ты так же делай. Что-то, смотрю, не
больно-то Витька с женой нас и приглашают. А ты найди себе девушку нормальную и
женись на ней.
Наступило молчание. Колька подошел к сестре, неловко положил
руку ей на голову, взъерошил и без того лохматые волосы.
– Дуреха ты, дуреха, – с грустной улыбкой сказал
он. – Иди-ка, котлеток нам нажарь. Мать уж уснула, поди.
Тетя Шура стояла за дверью, прижав руки к щекам. Услышав
слова старшего сына, она бесшумно отошла и прокралась в комнату. Когда Юлька
заглянула туда, мать безмятежно посапывала под пледом. Юлька ушла на кухню.
Тетя Шура открыла глаза и уставилась в темноту…
Получилось так, что в субботу первым проснулся Виктор. Тоня,
измотанная вчерашней сценой, крепко спала и не собиралась просыпаться. На улице
было светло. «Уже десять? – удивился Виктор. – Ого, сильны же мы
спать!»
Он оделся, вышел в кухню, вспомнил про неприятный разговор
и, хмыкнув, отсчитал десять тысяч. Налил воды и подошел с кружкой к окну. День
обещал быть хорошим. Пожалуй, можно Тоньку и в Москву свозить, решил
выспавшийся, а потому пребывавший в хорошем настроении Виктор. Только диск надо
сунуть в бардачок, а то после забудем.
Виктор нашел в ящике среди купленных им недавно музыкальных
дисков один, с записями Армстронга, накинул в коридоре куртку, натянул сапоги и
распахнул внешнюю дверь.
И остановился, вначале даже не поняв, в чем дело, хотел
что-то удивленно спросить, но подавился первым же словом.
Напротив него, прислонившись спиной к стенке крыльца, сидел
Аркадий Леонидович. Черная щель рассекала его горло от уха до уха, и вся шея, и
воротник свитера тоже были черные. Голубые глаза смотрели куда-то на ноги
Виктора, а рот хирурга…
Виктор сглотнул и медленно опустился на корточки. Теперь
Аркадий Леонидович смотрел прямо на него. Но самое страшное было не это. Рот
Аркадия Леонидовича был растянут в разные стороны – так, что получалась
бессмысленная, глумливая усмешка, обнажавшая зубы. Нижняя губа треснула в двух
местах, и на ранках застыла кровь. Не веря своим глазам, Виктор уставился на
то, что заставляло труп оскаливаться.
Края губ Аркадия Леонидовича с двух сторон были прошиты
грубой белой ниткой. Виктор отчетливо видел проколы на белой, как бумага, коже.
Нитки тянулись в разные стороны и заканчивались на мочках ушей, согнувшихся,
словно лепесток цветка. Расширившимися глазами Виктор смотрел на человека,
которому края губ оттянули в стороны, прошив, словно тряпку. Он протянул
дрожащую руку и дотронулся до нитки с правой стороны. Чуть потянул, сам не зная
зачем, и угол губы Аркадия Леонидовича послушно дернулся вслед за ниткой. В
следующую секунду раздался негромкий треск, и мочка уха разорвалась. Виктор
сжимал конец нитки, оставшейся у него в пальцах. Правый угол губы Аркадия
Леонидовича сдвинулся, закрыв зубы, но односторонний оскал был еще страшнее.
Виктор отбросил нитку, вскочил и метнулся в дом, захлопнув за собой дверь,
закрыв ее дрожащими руками на засов, словно труп с прошитыми щеками мог встать
и пойти за ним. А Аркадий Леонидович остался смотреть мертвыми глазами прямо
перед собой, и теперь было видно, что на его перекошенном лице застыл ужас.
Глава 15
Тоня сидела на стуле в углу кухни, вся сжавшись. Следователь
напротив нее заполнял на столе какие-то бланки, а в остальных комнатах слышался
шум выдвигаемых ящиков, вытряхиваемых вещей, громких разговоров. Тоня
почувствовала запах дыма. Значит, кто-то закурил прямо в доме, поняла она. И
хотела встать, но ощутила, что у нее нет сил даже на это. По большому счету, ей
было безразлично.
– Хозяйка, где у вас обувь хранится? – спросил
заглянувший в дверь молодой паренек лет двадцати.