– Ну, усаживайся, усаживайся, – хлопотала
старушка. – А Женька-то мой пошел дверь чинить соседу вашему, доктору,
важному такому, громкому. И пропал что-то, вот уж час как нет его, а хотел
быстро обернуться. Должно быть, не сладилось там у них с дверью-то. Ну да
ничего, мы с тобой сейчас почаевничаем, посплетничаем, ты мне новости
расскажешь…
Тоня взяла в руки горячую чашку и подула на чай.
– Да особых новостей нет, Степанида Семеновна, –
сказала она. Хотела продолжить, но старушка внезапно спросила:
– А ты чтой-то какая задумчивая, а, красавица моя? Тебя
муж, что ли, обидел?
Тоня взглянула на Степаниду, изумленная ее
проницательностью. Она не успела ничего ответить, как та продолжила:
– Точно, обидел. Да ты не расстраивайся, вот отогреешься,
и тебе полегче станет. Пей чай-то, пей.
Она протянула морщинистую руку и провела по Тониной голове.
От неожиданной ласки у Тони на глазах выступили слезы, но она сдержалась. Если
уж дома не разревелась, то здесь тем более нечего. И внезапно для себя начала
рассказывать про то, как обнаружила листочек со стихами в старом комоде, как
Виктор решил, что кто-то специально его подложил, как они начали осматривать
дом, менять замки и как в конце концов он накричал на нее. Степанида слушала
молча, иногда покачивая головой. Когда Тоня закончила, она встала за чайником,
подлила ей чаю и сказала:
– Вот что, девушка, я тебе скажу. Что Витька твой тебя
обидел – это плохо, конечно. Но то, что к тебе в дом неизвестно кто лазит, куда
хуже, Тоня, куда хуже! И даже вот какая мне в голову мысль запала: а не
подходит ли тут с какого боку Глафира несчастная, упокой, господи, ее душу
грешную?
Широко раскрыв глаза, Тоня уставилась на старушку.
– Да что вы, Степанида Семеновна, при чем же тут
Глафира?!
– А не знаю, не знаю. Может, ни при чем, а может, очень
даже и при чем. Виктор твой парень умный, он зря тревожиться не станет. Сдается
мне, Тонюшка, нехорошие дела у вас в доме творятся.
– Что же мне делать? – растерянно спросила Тоня.
– Ой, голубонька, сказала б я тебе, да ты ведь моего
совета не послушаешься.
– Скажите, Степанида Семеновна!
– Уезжала бы ты, доченька. Пожила бы в Москве, у
родителей своих. Да и вообще, глупость вы сделали, что сюда приехали. Ну ладно,
мы с Женькой тут зимуем – я старуха древняя, всю жизнь тут прожила, а он
бобыль, да ему ничего и не надо. А ты-то что себя тут хоронишь? Ни дела у тебя
нет, ни друзей. В Калинове ведь когда хорошо – летом да осенью ранней. А
сейчас… Снег один, да вороны на столбах, да Орлова, соседка моя, по огороду
ходит – та же ворона, разве что клюва нет. А рот откроет, каркнет – ну чисто
ворона!
Тоня даже не улыбнулась. Старушка прямо и без обиняков
высказала ей то, что она и сама думала, но в чем боялась себе признаться.
– А как же Виктор? – помолчав, спросила
она. – Он ведь в Москву не поедет.
– Это да… – согласилась Степанида. – Ему дом,
как свет в окошке. Мужику-то разве плохо? Он весь день на работе пропадает,
вечером возвращается – а тут и жена с ужином. А ты, голубонька, дома сидишь,
никуда и не денешься отсюда, а ему-то не одно ли, куда возвращаться – в дом ли,
в квартиру ли? Ну, муженек твой здесь перезимует. Авось додумается, что
глупость сделал несусветную, да продаст домину.
– Нет, как же так? Я же не могу его одного здесь
бросить. Ой, что вы, Степанида Семеновна, я ведь ему не кто-нибудь, а жена!
– Ну смотри, жена! – вздохнула Степанида. – А
все же лучше б уехать тебе. Не ровен час, еще что случится…
– Да бог с вами, ничего не случится. А Витя просто
устал, наверное, потому и сорвался. Ладно, Степанида Семеновна, пойду я домой.
Спасибо вам огромное. Вы меня успокоили, отошла я у вас.
– Ладно, ладно тебе, – проворчала та. –
Все-таки послушала бы меня, старую.
– Не могу я так, Степанида Семеновна, – покачала
головой Тоня, застегивая куртку. – Не могу.
Она попрощалась со старушкой и пошла домой. На душе у нее
стало немного легче.
Вечером к тете Шуре нагрянули Колька с Сашкой. Пока мать
готовила ужин, братья вышли покурить и уселись на скамейку перед домом.
– Блин, яйца бы не отморозить, – поежился
Сашка, – холодина какая!
– Тебе, может, оно б и на пользу пошло, –
отозвался Николай, кутаясь в старый, еще дедов, тулуп. – Глядишь, женился
бы.
– Да ты че, Коль, кому я без этого дела сдался
бы? – расхохотался Сашка.
– Много кому, баб вокруг – немерено, все мужика ищут,
да чтоб не просто, а замуж. А ты, может, и перестал бы по всяким… бегать.
– Ну, тебя послушаешь, так в самом деле отморозишь.
Сашка встал и начал перетаптываться на месте.
– Колян, смотри-ка! – прищурился он. – Кто ж
там стоит? Вон, около дома нового.
– Кажись, тетка, мамаша того мужика, который дом
построил. Так она что же, получается, и в зиму здесь останется?
– Похоже на то. Что она сейчас-то выползла?
Фигура у дома на другой стороне стояла неподвижно. Видно
было только белое пятно лица, повернутое в сторону почтальонова дома.
– Чего ей тут делать? – покачал головой
Колька. – Заживо себя хоронить только.
– Ну, может, не она сама себя хоронит.
– Ты о чем?
– Да разное говорят. – Сашка бросил окурок в снег
и проследил за ним взглядом. – Я слышал, что-то с ней нечисто. Будто бы ее
сынок мамашу боится в городе держать, вот и привез сюда. Вроде от Москвы
полсотни километров всего, на машине за полчаса доехать можно, а никуда так-то
отсюда и не денешься. А заодно он и пацанов своих в Калиново привозит.
– Не пацанов, – машинально поправил Колька, –
у него парень и девка.
– Ну, один хрен. Короче, детей.
– Так чего он боится-то?
– Да я откуда знаю? Судили ее за что-то, вот. Не то за
убийство, не то еще за что похлеще.
Колька присвистнул и покачал головой.
– А ты чего ж раньше не говорил?
– Да как-то не приходилось, забывал все.
– Э-эй! – раздался с крыльца голос тети
Шуры. – У меня все готово. Хватит морозиться, накурились уже.
Братья последний раз взглянули на одинокую фигуру, застывшую
перед палисадником, и пошли к себе.
А Ольга Сергеевна Орлова так и осталась стоять неподвижно,
глядя на почтальонов дом, окна которого светились между деревьев.
Двадцать лет назад
Сегодня они собрались за сараем Степаниды. Парни отпросились
на часок, а Витька вообще перед бабушкой не отчитывался: ушел и ушел. Место за
сараем было надежное: днем Степанида спала, и можно было без помех обсудить
все, что собирались. Девчонок на обсуждение плана решили не брать, потому что
пользы от них все равно бы не было, а вот проблемы вполне могли возникнуть.
Женька – та вообще сразу сказала, что идея Витьки – ерунда и вообще дело очень
опасное, но тут ее обрезал Мишка, сказав, мол, неизвестно еще, что опаснее.
Женька, смотревшая на старшего брата, как на бога, тут же заткнулась, но на
всякий случай решили ее в подробности не посвящать. А Юлька… ну, Юлька вообще
была бы лишней, только тряслась бы от страха и приставала к Витьке со всякими
глупостями. У Витьки имелись свои причины видеть Юльку как можно реже, но он
просто сказал, что она девчонка и может матери проболтаться. Это решило вопрос
окончательно, поэтому они обсуждали план впятером.