– А почему он живет здесь? – удивилась
Даша. – Тоже невыносим для своих близких? Мне ваш математик показался
приятным человеком.
– Так оно и есть, – кивнул Боровицкий. – Но,
видите ли, какая насмешка судьбы: у него, весьма неплохого и, безусловно,
интеллигентного человека, есть сын. А тот – вор в законе. Судя по вашему лицу,
вы знаете, что сие означает.
Даша ошеломленно кивнула.
– Так сын его сюда и отправил? – едва выговорила
она через минуту.
– Ну что вы! – возразил Боровицкий. – Если я
правильно понимаю, в тех, скажем так, кругах подобное не принято. Скорее
наоборот, там… – старый журналист неопределенно махнул рукой куда-то в сторону
ограды. – …Виконт был бы окружен почетом и уважением. Но вот он сам в силу
определенных причин почет и уважение от тех кругов принимать совершенно не
хочет. Поэтому определил себя сюда и уже много лет не видел своего родного
сына. Вообще-то говоря, если вы вздумаете с ним беседовать, не советую
поднимать данную тему – она для него до крайности болезненна. Если я правильно
понимаю, он представил себе – и вполне вжился в роль, – что сына у него
никогда не было и что на старости лет он остался в одиночестве. Вот,
собственно, отсюда и его решение обосноваться в пансионате. В обычной жизни у
него ничего не осталось, потому что все свое имущество он распродал и внес в
качестве платы на много лет вперед, а здесь у него… – Боровицкий задумался
на пару секунд, потом закончил фразу: – А здесь у него есть хотя бы рыбки.
– Петр Васильевич, – поразмыслив, спросила
Даша, – а как так получается, что люди столько вам рассказывают о себе?
Ведь это такая… личная информация… не знаю… интимная, что ли… А вы ее знаете.
– Эх, Дарья Андреевна! – искренне рассмеялся
Боровицкий. – До чего же вы наивны, друг мой. Уверяю вас, стоит только мне
упомянуть о своем ремесле, и люди сами начинают рассказывать такие подробности
своей и чужой жизни, что мне иной раз неловко становится. Каждый хочет, чтобы
его увековечили если не в романе, то хотя бы в рассказе. Я, признаться, иной
раз устаю от откровений, а иной раз они меня просто пугают.
– В каком смысле? – не поняла Даша.
Старик немного помолчал.
– Как-то раз, – нахмурившись, продолжал он, –
я выслушал признание в соучастии в убийстве. Убийство было совершено давно,
однако соучастник так боялся – уж не знаю чего, – что его страх передался
и мне.
– Убийство? – изумленно переспросила Даша. –
А кого он убил?
– Не он сам, – поправил ее Боровицкий. – Как
я понял, собственная роль того человека была довольно незначительной – ему
нужно было только отвлечь жертву. Он даже не знал, отвлекая, что произойдет
потом! Так что ни по каким законам признать его виновным нельзя. Уже после убийства
он догадался, в чем дело, но признаться побоялся. Так и носил в себе этот страх
– перед убийцей, перед правосудием, перед самим собой. И вот когда тот человек,
Дарья Андреевна, вылил весь свой страх на меня, как на исповедника, я пожалел о
том, что я писатель, можете мне поверить. Между прочим, – прибавил он,
чуть подумав, – несчастный панически боялся собак. От вашего Проши мог бы
безо всяких шуток упасть в обморок, я такую картину один раз своими глазами
наблюдал.
– Его, наверное, пес покусал в детстве, –
предположила Даша. – Обычно такие люди потом всю жизнь собак боятся.
– Покусал, – согласился Боровицкий. – Чуть
полруки не оттяпал. Да бог с ним, с сердечным, не о нем речь. А о том, что
историй разных я знаю и в самом деле очень много, но далеко не все я хотел бы
знать. Виконт – не исключение.
Даша обернулась к пруду, но сморщенного старичка было не
разглядеть за кустами. Она хотела что-то спросить, но тут за ее спиной
проскрипела дверь, и женский голос произнес:
– Добро пожаловать в «Прибрежный». Петр Васильевич, у
вас сегодня гостья?
Идя по коридору пансионата, Даша внимательно смотрела по
сторонам. Некоторые двери были приоткрыты, и она могла мельком разглядеть
комнаты. Это были небольшие аккуратные номера, напоминавшие гостиничные, если
бы не мелочи, превращавшие их в чей-то дом: фотографии на полках, маленькие
вышивки на стенах, неожиданные подушечки и пуфики, украшенные цветами из старых
атласных ленточек… Почти везде, куда удавалось заглянуть, Даша видела цветы на
подоконниках и лишний раз убеждалась, что за деньги можно купить почти все. Во
всяком случае, достойную старость – можно. Навстречу им попались несколько
служащих пансионата – средних лет женщины в голубой униформе, и все вежливо
здоровались с ней и Боровицким.
Лидия Михайловна – управляющая пансионатом, встретившая их у
дверей, обсуждала со стариком его новую книгу. Миниатюрная, изящная женщина лет
пятидесяти, с внимательными голубыми глазами держалась строго, но учтиво. Дойдя
до конца коридора, она попрощалась с Дашей и Боровицким, сославшись на дела.
– Ну, как вам дом престарелых? – поинтересовался
Боровицкий, открывая дверь и пропуская Дашу вперед. Она оказалась в маленькой
темной комнатке, но Боровицкий раздернул шторы, и сразу стало светло и
солнечно.
– Очень впечатляет, – призналась Даша. –
Довольно уютные комнаты… цветы…
– Есть и то, чего вы еще не заметили, – например,
три смены сиделок и постоянно работающих медсестер и врачей. К тем, кто
передвигается на инвалидной коляске, приставлены женщины, которые вывозят
постоятельцев на прогулку и гуляют по всему лесопарку. В общем, Лидия
Михайловна – кстати, фамилия ее Раева – заботится о своих подопечных.
Даша присела на стул и тут заметила на столе маленький
плоский ноутбук.
– Да, это мой, – кивнул старик, перехватив ее
взгляд. – Я здесь могу работать, так сказать, по горячим следам. Спасибо
Лидии Михайловне, которая выделила мне уголок совершенно безвозмездно. Впрочем,
она вообще довольно необычная женщина.
– Чем же? – заинтересовалась Даша.
– Лидия Михайловна Раева – человек исключительной
доброты.
Даша недоверчиво глянула на Боровицкого, поглаживающего усы:
управляющая показалась ей женщиной холодноватой и какой-то отстраненной.
– Да-да, не удивляйтесь, именно доброты. Несколько лет
назад у ограды нашли совершенно опустившегося пьянчужку, валявшегося на дороге.
Кто-то вызвал милицию, и его непременно забрали бы, если б не Раева – она
распорядилась отвести бедолагу в пансионат и привести в порядок. Его немного
подлечили, хотя он все равно находится до сих пор в невменяемом состоянии.
– Так он здесь? – поразилась Даша.
– Именно, Дарья Андреевна. Его поселили здесь, потому
что он абсолютно одинок. Но представляю, какой бой пришлось выдержать Лидии
Михайловне с учредителем, чтобы отстоять Ангела Ивановича.
– Кого? – не поняла Даша.
– Ангела Ивановича. Так здесь того бомжа прозвали. Он
совершенно безобиден и по-своему очень мил, хотя, конечно, сумасшедший. Иногда
начинает что-то вспоминать из своей прошлой жизни – реальной или
выдуманной, – и тогда слушать его очень интересно.