«История одна, а книг две. Смешно. А мы все пытались
разобраться – пять историй, пять историй… Боровицкий пытался мне подсказать и
написал: „Завершите мою книгу“, а я ничего не поняла. Ведь все так просто – нет
никаких пяти историй, а есть одна книга. Можно разделить ее на главы, но от
этого не появится десять новых книг. И историю Боровицкого можно разделять на
части, но это все равно одна история. Только одна».
Она все же подняла с пола листочек со своими записями, но,
еще не поднеся его к глазам, поняла, что ее догадка – не просто догадка, а
истина. Можно было и не оставлять последней подсказки, такой простой и чуточку
детской – как раз как любил Петр Васильевич. Даша опустилась на ворсистый ковер
и, когда к ней подошел Проша, погладила его по голове.
– Да, мой хороший, – без выражения сказала
она. – Вот, значит, как оно бывает… Пойдем-ка мы с тобой прогуляемся.
Она дала Олесе таблетку и сообщила, что уходит на
час-полтора, не больше. Быстро оделась, сунула в карман сложенные листки
рукописи и вышла из дома.
Крики и причитания она услышала, еще не дойдя до ворот – на
тропинке, которая вела вдоль ограды. Не раздумывая, Даша завернула на тропинку,
и пес побежал за ней, насторожившись. Сначала она быстро шла, потом не
выдержала и побежала. Крики затихли. Но когда она выскочила на поляну, на
которой стояли люди, кто-то опять запричитал:
– Ой, беда у нас, беда! Не усмотрели, недоглядели!
Потом они заметили Дашу с Прошей и замолчали. Даша сразу
увидела все – и толстую нянечку в синем халате, которую она хорошо помнила по
пансионату, и присевшую на корточки медсестру, убирающую шприц в белый
пластиковый чемоданчик, и трех шушукающихся женщин, стоящих полукругом над
телом. Даша подошла ближе и присела на корточки.
Ангел Иванович лежал, съежившись. Глаза его были закрыты, а
на лице застыла странная гримаса – то ли боли, то ли усмешки. Прозрачный пух на
его голове шевелился от ветерка, сквозь волосы просвечивало осеннее солнце, и
казалось, что над головой светится маленький нимб. Проша ткнул тело носом и
тихо заворчал.
– Господи, как Лидии Михайловне сказать?! – опять
запричитала нянечка. – Убежал, опять убежал!
– А все охранники виноваты, – вставила бледная
медсестра, – они ограду не проверили. Он сетку внизу отогнул и вылез.
– Да ведь она разбираться не будет, кто виноват!
Ай-яй-яй! Как же вы так, Ангел Иванович!
– Как же вы так, Ангел Иванович? – как эхо,
повторила за ней Даша.
Медсестра отозвалась:
– Сердце старое, вот и не выдержало. Он быстро умер, не
мучился. Охранник пошел его искать, нашел дыру в сетке, вылез – а он уже здесь
мертвый лежит.
Она перекрестилась, и три женщины тоже торопливо
перекрестились вслед за ней.
Сзади раздался шорох, и на поляну выбежал перепуганный
охранник. За ним показалась Раева. Охранник хотел было что-то сказать, заметив
Дашу, но закрыл рот и отошел в сторону. Лидия Михайловна подошла к телу, секунду
стояла неподвижно, а потом без сил опустилась на землю рядом с ним.
– Лидия Михайловна! – одновременно кинулись к ней
охранник и медсестра.
Раева остановила их взмахом руки.
– Уйдите все, – тихо приказала она.
Люди вокруг нее замерли в неуверенности.
– Я сказала, все свободны, – повторила Раева без
выражения.
Сначала попятился охранник, потом женщины. Последней ушла
нянечка, поминутно оглядываясь. У тела остались Раева, Даша и черный пес,
отошедший подальше от тела.
Сейчас, под солнечным светом, Даша смогла разглядеть лицо
Раевой – и ей стало страшно. Каждая черта жила на этом лице отдельно. Отдельно
была белая пергаментная кожа, отдельно – обвисшие щеки, отдельно –
подергивающийся, почти неразличимый тонкий рот. Правое веко подергивалось в
своем ритме.
Управляющая подняла на нее безжизненные глаза, которые были
сейчас не голубыми, а темно-серыми, и проговорила:
– Охранников накажу. Он бы остался жив, если бы не
убежал из «Прибрежного».
Даша покачала головой.
– Нет, не остался бы, – тихо, но твердо сказала
она. – Он все равно бы убежал от вас. Ведь он от вас убегал, а вовсе не из
пансионата, правда? Так далеко убежал, что больше вы его не догоните.
Раева подалась к ней всем телом, но Проша вскочил, оскалив
клыки, и одним прыжком оказался около хозяйки. Управляющая замерла, глядя на
собаку, и опять села на землю.
– Как вы узнали? – спросила она, помолчав.
– Петр Васильевич оставил мне пять историй, –
проговорила Даша медленно, – и попросил закончить его книгу. Это были
совершенно обычные истории – да вы наверняка знаете… История любви, история
страданий, история карьеры… А последняя – история убийства.
Раева кивала в такт Дашиным словам, а Даша продолжала:
– Я догадалась, что он не зря приводил меня в пансионат
и что разгадку нужно искать здесь. Но я никак не могла понять – к кому же из
пациентов подходят его истории. Я и к вам пыталась их прикладывать, но у меня
ничего не получалось. И не получилось бы, если бы не моя дочь. Она бросила
простую фразу – книги две, а история одна.
Даша замолчала на минуту, а Раева все так и кивала головой.
– Боровицкий любил ребусы, – продолжила Даша
спокойно. – Он написал пять историй, назвав их героинь разными именами. Но
книгу он писал одну. И героиня у него была одна – вы. Правда, Лидия Михайловна?
Петр Васильевич оставил мне вовсе не пять историй, как мы думали. Он оставил
одну историю. Всего одну. Все, что я читала, – об одном человеке.
Даша расстегнула куртку и вынула из внутреннего кармана
сложенную вдвое рукопись. Протянула листки Раевой, но та с силой ударила ее по
руке, и листы бумаги, исписанные красивым почерком Боровицкого, рассыпались
вокруг Ангела Ивановича. Одна страница упала ему на лицо, и Даша не стала
трогать ее.
– У вас была очень сложная и яркая жизнь, – тихо
сказала Даша, глядя на эту страницу. – Вы были хорошей домашней девочкой и
собирались жить долго и счастливо, но в автомобильной катастрофе погибли ваши
родители. И бабушка с дедушкой тоже умерли. Вы были совершенно не приспособлены
к жизни и оказались на кладбище – просили там милостыню и сходили с ума. Вы
помните это, Лидия Михайловна?
Раева молчала.
– Вы бы, конечно, умерли, – продолжала
Даша, – но вам повезло. Вас подобрал бывший сокурсник, который случайно
оказался на том кладбище. Он был в вас влюблен, и вы вышли за него замуж и в
самом деле зажили счастливо. Он был очень хороший и умный, правда? Такой умный,
что и вы постепенно начали умнеть и стали превращаться в другую женщину. Он
учил вас всему – как общаться с людьми, как работать, да вообще – как жить. И
вы, Лидия Михайловна, очень хорошо учились. Вы изменились и внешне, и
внутренне. Вы поставили на ноги свой бизнес и стали состоятельной женщиной. Вот
только интересно, откуда Петр Васильевич узнал тот эпизод со старушкой из
вашего подъезда?