– Я так рада, что нашла в вас поддержку! Я говорила
Олегу – нет, милый, ты не прав. Я знаю эту женщину – она никогда так не
поступит. А Никита-то вас как любит, а? – В голосе Инны Иннокентьевны
послышались ноты умильности. – Правильно говорят: дети – они людей
чувствуют! Если плохой человек, жадный – никогда ребенок не будет с таким
человеком заниматься. А на Олега вы не сердитесь, он вас не знает совсем… Он
еще будет прощения просить!
– Да нет, зачем прощения? – окончательно
запуталась Даша.
У нее мелькнула мысль, что Инна Иннокентьевна преждевременно
впала в маразм, а ее дочь всячески старается скрыть болезнь, вот и идет
навстречу маминым желаниям. Самое разумное в таком случае подыгрывать
несчастной женщине, а потом попросить Ирину, чтобы она больше не повторяла
подобной терапии с Дашиным участием.
– Обязательно прощения, – настаивала Инна
Иннокентьевна, пыхтя над чашкой. – Я его заставлю, заставлю! Они,
Боровицкие, все упрямые, да у меня на их упрямость своя есть!
Даша сначала отметила в ее речи знакомое слово, а потом уже
до нее дошло, что именно было произнесено.
– Какие Боровицкие? – с изумлением спросила она,
отставляя в сторону чашку. – При чем тут Боровицкие?
Бабушка Никиты замерла и тоже поставила чашку на стол.
– Ну как же… – осторожно начала она, поглядывая на
дочь. – Вы же сами только что согласились, что поступили нехорошо… Нет,
конечно, завещание, я не спорю! Но все-таки речь идет не о тарелках и чашках…
не о коврах, в конце концов. Речь идет о жилье. Даже, я бы сказала, – о
жилище!
– Откуда вы знаете про завещание? – резко спросила
Даша.
– Да все знают про завещание! – воскликнула Инна
Иннокентьевна. – Нет, вы все-таки меня удивляете. Неужели вы думаете, что
в нашей семье могут быть тайны? Тем более – от меня?
– Да при чем тут ваша семья? – не выдержала
Даша. – Вы что, издеваетесь?
– А вы считаете, что семья – это когда только по крови?
Ни-че-го подобного! – Инна Иннокентьевна помахала перед Дашиным носом
толстым пальцем. – Если моя дочь выбрала Олега, значит, он – тоже моя
семья. А свою семью я привыкла защищать!
– Мама! – не выдержала Ирина.
– Нет, ты помолчи! Если она, – последовал кивок в
сторону Даши, – не понимает, так я объясню. Сначала, видишь ли,
соглашалась, а как дошло до дела, так ей ничего не понятно.
– Ваша вторая дочь замужем за Олегом Боровицким? –
переспросила Даша, начиная что-то понимать.
– Вот, видишь, – Инна Иннокентьевна ткнула в Дашу
пальцем, обращаясь к дочери, – уже делает вид, что не понимает! Да,
представьте себе, Дарья Андреевна, Олег – муж Наташи. Между прочим, у них и
сынок уже взрослый, в институте учится. А вы их семью лишаете самого
необходимого – квартиры!
«Хватит, – решила Даша, неуклюже выбираясь из-за
столика, – все уже слишком далеко зашло».
– Нет, а куда это вы собрались? – крикнула Инна
Иннокентьевна, пока Даша торопливо одевалась в коридоре. Она наконец тоже
вылезла из кресла и догнала Дашу. – Мы с вами по-хорошему поговорить
хотели, а вы, значит, ни в какую, да?
– Я вас убедительно прошу, – Даша первый раз за
все время взглянула в глаза Инне Иннокентьевне, – больше со мной не
говорить ни по-хорошему, ни по-плохому…
– Ах, вот она как заговорила… Тогда зарубите себе на
носу – никаких ваших уроков больше нашему мальчику не нужно. Ирина!
Мама Никиты кивнула, не глядя на Дашу. Даша хотела что-то
ответить, но передумала и молча вышла из квартиры. Вслед ей на лестничную площадку
донесся могучий голос Инны Иннокентьевны:
– А про квартиры чужие можете и не мечтать! Воровка!
Самая настоящая! Совесть бы поимела, дрянь!
В состоянии закипающей ярости Даша доехала до дома, взяла
Прошу и быстро пошла в лесопарк. Пес, почувствовав настроение хозяйки, держался
рядом, далеко не отбегал и время от времени искоса поглядывал на нее, словно
проверяя: кипит? Даша кипела. Быстро идя мимо почти голых, без листвы,
деревьев, огибая серый пруд, она выстраивала в голове свой обличительный монолог.
Оставалось только определиться с адресатом.
«Как вы смеете? – заявляла Даша невидимому
оппоненту. – Нет, как вы могли подумать, что… Это не просто хамство, это…
Так на меня кричать! Я уж молчу про оскорбления! Нет, про оскорбления я не
молчу, я…»
Даша оборвала монолог и остановилась. Вокруг было тихо. В
лужах под ногами отражались ветки. Все ее возмущение испарилось, и осталось
только нестерпимое желание заплакать от обиды. Ее оскорбили, ей отказали в
занятиях, и все только потому, что она упомянута в завещании! Даше захотелось
немедленно написать отказ от всех квартир в мире, лишь бы на ее пути больше не
попадались Инны Иннокентьевны, Олеги, Глебы и им подобные. Самым обидным было
то, что она чувствовала справедливость всех упреков. «Ведь квартира и в самом
деле должна принадлежать детям… Получается, я просто пользуюсь ситуацией».
Даша пошла дальше, и Проша послушно засеменил за ней. Она
шла, стараясь не вспоминать Инну Иннокентьевну, но слезы так и наворачивались
на глаза. Ей вспомнился один случай. Когда Даша была маленькой, на нее
накричала продавщица в магазине, неправильно рассчитавшая сдачу. Вместо
ожидаемых бумажек девочка получила в руки одну мятую купюру и много мелочи.
Монет было много, но вместе с тем было очевидно, что случилась какая-то ошибка,
и Даша робко попросила пересчитать сдачу. В ответ продавщица разошлась по
полной программе, обвинив Дашу во всем – и в наглости, и в хамстве, а заодно и
в воровстве. «Ишь, по карманам, может, припрятала, а я за нее отвечай!» –
надрывалась тетка с синими кругами под выпученными глазами. Десятилетняя Даша
опешила и от крика, и от абсурдности обвинений, и от неожиданного внимания
людей вокруг… Она выскочила из магазина, по дороге рассыпала мелочь и долго
собирала в карман, ревя от обиды и несправедливости. Дома она не смогла
рассказать родителям, что произошло, и соврала, что потеряла деньги. Тогда ей
попало еще и от родителей.
Даше стало так жалко себя, что она хлюпнула носом. И
остановилась, обнаружив, что зашла слишком далеко, пора возвращаться. И тут за
кустами раздались голоса.
– Нет, ты все выгребай, – говорил чей-то смутно
знакомый голос, – всю свою ерунду. Лидии Михайловне покажем, чем ты тут
занимаешься…
В ответ послышалось тихое бормотание и шуршание.
– Я сказал, выкапывай все! – повысил голос
мужчина.
Тихонько приказав Проше сидеть на месте, Даша подкралась к
кустам и раздвинула ветки. На маленькой полянке у самой ограды пансионата сидел
на корточках Ангел Иванович, а над ним стоял Борис Денисов, покачиваясь с пяток
на носки и обратно.
– Давай сюда свою банку! – приказал
Денисов. – А потом разберемся, как ты через ограду перелез.
Присмотревшись, Даша увидела в руках старичка большую
кофейную банку, выпачканную в земле, которую он прижимал к себе.