— Позвони, если рано отпустят, — попросил я, вылез из машины и хлопнул дверцей.
— Поаккуратнее! — взмолился Джек.
Я махнул рукой, не обернувшись.
Дома было тихо.
— Мам! Я пришел!
Ответа не последовало. Я сделал два сэндвича с копченой колбасой, уселся за стол и вытащил из рюкзака учебник биологии со слегка помятым бланком заявления. Мама — не Хоган. Вряд ли она меня поддержит.
И я придумал план: подделаю ее подпись, а ей скажу, что нашел себе на лето работу. Я знал, где можно подсмотреть, как она расписывается: на холодильнике под магнитом в виде клубнички всегда висит счет за аренду квартиры. Но на этот раз его на месте не было…
Сперва я опустился на колени и осмотрел пол, затем взглянул на календарь. Двадцать восьмое число. Ого, что-то рано она его оплатила…
Доев второй сэндвич, я стал думать, где бы еще отыскать ее подпись. Может, на уже оплаченных счетах? Я отправился в мамину комнату — там стоит коричневый шкафчик для хранения документов. Дернул за ручку: закрыт, как всегда. Ящички отпирались, когда нужно было достать что-нибудь вроде моего свидетельства о рождении или другой официальной бумаги. Потом мама сразу их закрывала.
У кровати зазвонил телефон. Я подпрыгнул от неожиданности и быстро схватил трубку.
— Солнышко?..
— Мама?
— Ты можешь забрать меня? Я… в «Брасс рейл». — Слова звучали несвязно.
Мои пальцы крепко сжали трубку, плечи опустились.
— Что ты там делаешь? — Ответ на этот вопрос я уже знал.
— Просто зашла пропустить стаканчик. Клянусь…
Стаканчик был пропущен явно не один. Я вздохнул:
— Ладно, сейчас приеду.
Схватив с тумбочки ключи от машины, я бросился на улицу.
Права я получу только через четыре месяца, в шестнадцать, однако это не мешало мне возить маму по городу весь последний год. Раньше когда она заходила в бар поднять настроение, то долго брела потом домой пешком. За рулем я езжу не сказать что часто. Но можно бы и пореже…
Я сел в джип и отправился в центр — по единственной улице, проходящей через весь город. Мелби-Фоллз расположен милях в десяти от шоссе № 5, и особых причин заезжать в наше захолустье у людей нет.
На главной улице один из представителей спонсируемого «Тро-Дин» муниципального отделения полиции помахал мне рукой. Если, нарушая закон, ты ведешь себя скромно, они не цепляются. Удобно для малолетних водителей.
С трудом припарковавшись перед «Брасс рейл», я увидел, как дверь распахнулась и из бара вышла мама в сопровождении грузного мужика в красной рубашке поло. Он и раньше приводил маму домой. Как его зовут, я не знал, но мне казалось, имя Буба подойдет идеально.
На маме были джинсы и белый свитер. Спереди на свитере красовалось огромное бурое пятно.
— Мейсон… — Темные волосы почти закрыли ее лицо, когда она попыталась улыбнуться.
Буба дернул дверцу и грубо втолкнул маму внутрь джипа.
Хоть меня и бесило, что она напилась, давать ее в обиду я не собирался. Я знал, ей трудно воспитывать меня одной и заниматься ненавистной работой. Пусть временами она и перебирала спиртного, но все равно оставалась хорошей матерью.
— Эй, полегче!
Я взял маму за руку и помог усесться. Меня так и подмывало выйти из машины и показать Бубе, что не боюсь его.
Взгляд Бубы задержался на шраме, затем наши глаза встретились. Его голос был спокоен и тверд:
— Вези ее домой, пусть протрезвеет. И не суется больше сюда, пока не научится помалкивать! Ей же лучше будет…
Я расстроился. Неужели никогда ничего не изменится? Ладно бы мама костерила «Тро-Дин» дома, так нет, наклюкавшись, критикует их на публике, а это совсем другое дело.
Я наклонился пристегнуть ей ремень и заметил, что в глазах у мамы стоят слезы. Мне хотелось отругать ее за то, что опять напилась. Вместо этого я спросил:
— Все в порядке?
Она кивнула и нежно провела кончиками пальцев по моему шраму.
К тому времени я уже привык к своей внешности. Было бы гораздо лучше, если бы шов наложили прямо, однако врачу пришлось стягивать изорванные края, и шрам делал лицо похожим на замысловато простеганное покрывало. Он шел от внешнего уголка правого глаза, из-за чего глаз выглядел немного провисшим. Эта линия пересекалась с другой вверху правой щеки, и оттуда ответвлялись еще две дорожки, одна из которых оканчивалась возле рта, а вторая — у подбородка.
Джек говорил, что я смахиваю на гангстеров из фильмов. А мне было все равно. На футбольном поле это, пожалуй, пригодилось бы, если бы лицо не закрывал шлем. Росту во мне больше шести футов, весу тоже не занимать — сразу ясно, не слабак. Но строить из себя головореза не хотелось. Если все срастется и я поступлю в колледж, то большую часть взрослой жизни я проведу в какой-нибудь лаборатории «Тро-Дин», где внешний вид не имеет ровно никакого значения.
С одноклассниками я знаком с детского сада. Через неделю после того, как меня искусала собака, я пришел в сад с повязкой на лице, которая спустя некоторое время сползла, и все увидели шрам. Потом я перестал разговаривать, и слава, которой я был обязан шраму, померкла. Я был просто Мейсоном, а шрам — частью меня. А когда я перерос всех в школе, то стал для большинства молчаливой громадиной.
Возможно, потому-то я и хотел остаться в Мелби-Фоллз после колледжа, если бы вообще удалось туда поступить. К моему шраму тут привыкли. В любом другом месте ко мне бы относились как к уроду. А видеть перекошенные от ужаса лица людей, когда они впервые со мной встречаются, — удовольствие то еще.
Мама прижала ладонь к моей правой щеке:
— Ты для меня все такой же красивый. Не знаю, что бы я делала без тебя!..
— Для начала пришлось бы вызвать такси.
Я пристегнул ее ремень и откинулся в кресле.
Она прислонилась головой к окну:
— Что-то вдруг пошло наперекосяк. С тех самых пор, как перестали поступать деньги. Я чувствую это…
— Что?
У мамы на лице застыла смешная гримаска, словно она не ожидала, что я ее слушаю. Отвечать мне не стала, просто тряхнула головой и хранила молчание всю дорогу.
Дома я сварил крепкий кофе и о заявлении в «Тро-Дин» вспомнил только тогда, когда мама плюхнулась на стул возле стола и взяла бумаги.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Крупные буквы логотипа «Тро-Дин» трудно было не заметить.
Мама швырнула бумаги на стол:
— Что ты задумал?
Я сел напротив:
— Это летние курсы. Отличный шанс получить стипендию.
— Нет, нет, нет… — Отхлебнув кофе, она повторяла «нет», пока я ее не перебил: