Первое правило королевы - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Устинова cтр.№ 6

Зажигалка. Ничего особенного.

Откуда она там взялась?..

Городское кладбище даже в «привилегированной» его части было унылым и неуютным — все снег да снег, все кусты да кусты, все гранит да гранит, да еще черный мрамор, и не разберешь, кто там под ним — местные ли «братки», устроившиеся здесь с наибольшим почетом, начальники высокого ранга, священники и академики из «ссыльных».

От темных очков снег казался желтым, а низкое небо — фиолетовым.

Ухали трубы, мешали думать. Солдатики переминались с ноги на ногу, мерзли в худых шинельках. Московская траурная делегация, постно потупившая государственные головы, стояла вроде бы среди толпы, а вроде бы и обособленно. «Местные» все стремились туда, к ним поближе, и даже те, что стояли неподвижно, — стремились, подсовывались, метали взгляды.

Инна от них отвернулась.

Может, она и была слишком «чувствительной», как это называл верный Осип Савельевич, но все же считала, что похороны — не место для карьерных затей. Ну пусть хоть в присутствии мертвых, ну хоть на время живые позабудут про «хлеб насущный», про «доходное место», про «начальничье око»! Все равно — доходное у тебя место или нет — кончится все кладбищенской тоской, снегом, вывороченной землей, присыпанной твердыми белыми шариками, которые катятся и катятся, сыплются в расхристанную яму, отчего-то казавшуюся Инне непристойной.

— Загрустила совсем, Инна Васильевна? Или замерзла?

Это Симоненко, отвечавший в области за сельское хозяйство. «Кадровый работник» — так было написано в его служебной характеристике. Инна не испытывала к «кадровым работникам» никакого почтения. Или работник, или нет, а там уж — кадровый, не кадровый — значения не имеет.

— Замерзла, Василий Иванович.

— Шубейка у тебя…

— Что?..

— Больно фасонистая. В Европах, что ль, прикупила?

Дает понять, что передачу «Единственный герой», в исполнении Гарика Брюстера и ее собственном, видел и не одобряет, поняла Инна. И черт с ним. Ее многие не одобряли, но так уж она устроена, что по большей части ей было на это наплевать. Людей, чьим мнением она по-настоящему дорожила, было немного, остальных она не боялась и умело использовала в своих целях — не торопясь, не сбиваясь с нужного тона, не «переходя на личности», корректно, со сверкающей ледяной улыбкой.

Никто не знал, как это трудно. Она одна.

Ветер взметнул полу шубы. Инна придержала ее рукой и улыбнулась затвердевшими от холода и «траурности» губами.

— Ну что, Василий Иванович? Король умер, да здравствует король?

— Это… в каком смысле?

То ли «кадровый работник» действительно был несколько тугодум, то ли так специально притворялся, «из интересу».

— Выборы назначили?

— Ты же знаешь, — буркнул он и боком повернулся к ледяному ветру, вновь примчавшемуся с Енисея, — Власов сроки предложил, теперь Хруст должен рассмотреть и утвердить.

Власов возглавлял краевой избирательный комитет, Хруст — местное законодательное собрание.

— Пока обязанности Якушев исполняет.

— А Мазалев?

— Он в крае всего полтора года, а Якушев, считай, пять лет! Ты устав не читала, что ли?

— Я не только читала, Василий Иванович, я его и писала!

— А чего тогда спрашиваешь? В уставе ясно сказано, кто в крае дольше работает, тот и!..

— Тише, тише, Василий Иванович! Ты не распаляйся до времени.

«Кадровый работник» пару раз сопнул носом — недовольно. Все время она его переигрывала, эта баба в европейской шубенке. Он и понять не мог, как это получалось, но как-то так получалось, что он — раз, и чувствовал, что она его опять переиграла, хотя вроде ничего такого и не сказала.

— Начнется теперь смута, — пробормотал он себе под нос, отвечая собственным мыслям «о бабе». — Выборы, то-се… Понаедут всякие, без роду без племени, начнут народ баламутить…

— Король умер, — произнесла Инна негромко, — да здравствует король.

— Да что ты заладила все про короля-то этого!

— Я не про короля, Василий Иванович. Я про выборы.

— А выборы при чем?

Она не ответила, потому что гроб опустили, могилу засыпали и солдатики быстро и как-то скомканно стали стрелять из ружей — «отдавать последнюю дань». От грохота в небо взметнулась стая галок и теперь, тоскливо крича, высоко кружила над кладбищем.

— Как они теперь будут? — сама у себя спросила Инна.

— Кто?..

— Любовь Ивановна и Катя с Митей.

Симоненко помолчал немного.

— Да чего?.. Так же и будут. Митька как пил, так и будет пить, а Катька в Питер укатит.

— Укатит… — повторила Инна. Дочь покойного Мухина держала мать под руку, выражения лица за стеклами темных очков разобрать было нельзя. Ее брат, желтый, дрожащий, как будто плохо вымытый, прятал в карманах большие красные руки, ежился и время от времени расправлял плечи и судорожно выпрямлялся.

Отец-губернатор только и делал, что прикрывал и защищал их — давал работу, деньги, «подключал» связи, употреблял влияние, а сыну еще нанимал врачей, шарлатанов, колдунов, все для того, чтобы тот «завязал», «зашился», «покончил с зельем», а тот все никак не мог ни завязать, ни покончить.

Теперь мимо осиротевшей губернаторской семьи по очереди проходили все пришедшие «почтить» — сначала московские, потом местные, — шептали, пожимали руки, делали утешающие и скорбные лица, некоторые для правдоподобия утирали сухие глаза, а вдова так и не подняла лица.

— Ну, и нам пора, — пробормотал рядом Симоненко, — ах ты, господи…

Он неловко обошел насыпанный холм земли, осыпая сухие жесткие комья. Ах ты, господи…

Инна не стала ничего говорить: для нее покойный Мухин был просто начальник — «медведь, бурбон, монстр», — не самый лучший и не самый худший, бывали в ее жизни и похуже! Она лишь пожала вдове руку и собиралась отойти и несказанно удивилась, когда услышала тихий, какой-то бестелесный голос:

— Инночка…

Любовь Ивановна казалась неподвижной, дочь смотрела прямо перед собой, у рта собрались раздраженные складки, словно она сердилась на отца за то, что он так некстати умер. Сын трясся рядом, дергал замерзшим носом.

Кто ее звал?..

Сзади уже вежливо теснили — поскорее «выразить сочувствие», дотерпеть до конца процедуры, а потом забраться в тепло машины, где уютно дремлет водитель, протянуть ледяные руки к решетке отопителя, закурить и поехать туда, где уж можно будет и «помянуть по русскому обычаю».

— Инночка…

Все-таки Любовь Ивановна, которая так и смотрела вниз — то ли под ноги, то ли на могилу мужа.

— Любовь Ивановна?..