— Не уходите, леди и джентльмены. Я уже собираюсь вручить свой приз. Хотите знать, кому? Себе, разумеется. — Ему приходилось перекрикивать шум. — Я вручаю приз Мальгрейва Джейку Мальгрейву. А кому же еще? За то, что я обманывал себя, считая, что могу вписаться в эту обстановку. За то, что позволил себе мириться с этим. За то, что я ничем не лучше остальных. За…
Чьи-то руки схватили его и стащили с трибуны. Зал гудел. Сквозь шум Джейк слышал голос капитана Манди:
— Пожалуйста, займите свои места, леди и джентльмены! Боюсь, у мистера Мальгрейва случился нервный срыв.
Но хорошо одетые мужчины и женщины продолжали идти к дверям.
Джейка выволокли через боковую дверь. Он стряхнул с себя чужие руки и пошел наверх. Собирая свои вещи, он в последний раз обвел глазами маленькую аккуратную комнату, которая была его домом в течение года. За этим столиком у окна они со Стриклендом играли в шахматы; на ковре перед очагом он обнимал Мэри. Складывая в рюкзак одежду, он услышал, как дверь в комнату отворилась.
— Никогда еще я не видел, чтобы человек с таким удовольствием публично перерезал себе горло.
— Я из тех, кто всегда проигрывает, Стрикленд, — беззаботно сказал Джейк. — Я воевал в Испании в Интербригадах — я не рассказывал вам об этом? И был уверен, что немцы никогда не возьмут Париж. А сейчас я думал, что делаю шаг к реформированию английской школьной системы.
— Ее невозможно реформировать. Она отлично соответствует поставленным перед ней задачам.
Наступило молчание. Джейк взглянул на полку с книгами.
— Возьмите их себе, Стрикленд. Мне они вряд ли понадобятся, и потом, они слишком тяжелые, чтобы возить с собой.
Стрикленд подошел и встал рядом.
— Что вы собираетесь делать?
— Понятия не имею. Вряд ли какая-нибудь другая школа захочет взять меня на работу.
Джейк надел на плечи лямки рюкзака.
— Как у вас с деньгами? — спросил Стрикленд.
Денег у Джейка почти не было, но он сказал:
— Есть немного. Ну, мне пора.
Они пожали друг другу руки.
— Конечно, я буду скучать без вас, — сказал вслед ему Стрикленд, — но, пожалуй, вы поступили правильно. Видели бы вы выражение лица Манди! Это был один из лучших моментов моей жизни.
После уроков Оливер отправился бродить по Сохо. Но сегодня ни сбивчивые завывания саксофона, доносившиеся из-за дверей подвалов, ни безвкусные облупившиеся вывески магазинов не привлекали его внимания. Ссутулив плечи, он зажег сигарету и свернул на узкую улочку из тех, где в темных подъездах прячутся бандиты с пружинными ножами. Оливер расправил плечи, стараясь выглядеть выше, крепче, увереннее. Ему даже хотелось, чтобы на него напали какие-нибудь хулиганы — он бы уложил их наземь, и они бы его зауважали, и все снова стало бы хорошо. Но навстречу попались только две девчонки, которые неумело ковыляли на высоких каблуках, шурша нижними юбками из тафты и хихикая. Сегодня Оливер даже не взглянул на их грудь, как приучил его Уилкокс. Затянувшись сигаретой, он прошел мимо, шаркая подошвами по тротуару.
За домами открылся пустырь. Сквозь заросли колючек и крапивы проступали остатки фундамента, как кости сквозь кожу. Оливеру всегда нравились места, оставшиеся после бомбежек. Он представлял себе, как бомбы падают с неба, проламывая кирпичные стены и черепичные крыши. С каким-то диким восторгом он воображал, что будет, если русские сбросят на Лондон атомную бомбу: вой, свист, огромное облако-гриб, и все это — и обветшалые клубы Сохо, и красивые дома на Холланд-сквер — исчезнет. Какие здания вырастут на развалинах? Может быть, большие, новые, высокие сияющие колонны, как на картинках марсианских городов в книжке «Война миров».
[46]
Рядом с пустырем был магазин. Скучный магазин одежды. Оливер хотел было пройти мимо, но тут увидел вывеску: «Холли-Блю» — буквы голубого и золотистого цвета. Название показалось ему знакомым, хотя вначале он не мог понять, почему. Но потом вспомнил о карточке, которую нашел в бумажнике отца. Оливер постоял немного у витрины и вошел внутрь.
Яркие цвета на стенах — голубой, розовый, лимонный. На полу разбросаны коврики в приглушенных тонах — бирюзовых и морской волны. Стулья, лампы и тумбочки простой обтекаемой формы. Все так непохоже на помпезную обстановку на Холланд-сквер, где царили темно-красный и бежевый цвета. Оливеру казалось, что он очутился в каком-то другом мире, даже на другой планете.
Вдоль стен стояли вешалки с платьями. На спинку стула было накинуто несколько шарфиков из яркой блестящей ткани. Оливер посмотрел на ценник. Три гинеи. За шарф!
— Вам помочь, сэр? — раздался голос.
Оливер вздрогнул и поднял глаза. Рядом с ним стояла высокая женщина с седыми волосами.
— Я просто смотрю, — сказал он, копируя надменный тон матери.
Женщина отошла к кассе и занялась с покупательницей. Оливер осторожно огляделся. В магазине работали только две продавщицы: та высокая с седыми волосами и более молодая — в зеленом платье. В зале было людно, женщины перебирали платья на вешалках, примеряли их, скрываясь на время в примерочных. Пожилая продавщица заворачивала покупку; зазвонил телефон, трубку взяла та, что в зеленом платье. Оливер стянул шарфик со спинки стула и сунул в карман пиджака. Затем вышел из магазина.
Он заставил себя идти спокойным шагом. Если он побежит, это может вызвать подозрения. Во рту пересохло. Он почти дошел до угла и уже собирался вздохнуть с облегчением, но тут увидел перед собой ее. Светлые волосы и глаза цвета оникса на броши матери: женщина в зеленом платье, женщина из «Холли-Блю».
— Шарфик, пожалуйста, — сказала Фейт и протянула руку.
Он выглядел таким испуганным, что ей стало его почти жалко.
— У нас есть черный ход, — объяснила она. — Короткий путь.
— О, — прошептал Оливер, вынул шарф из кармана и отдал ей. — Вы позвоните в полицию?
— Возможно.
Фейт тоже была озадачена. Магазинные воришки обычно не так юны и не так хорошо одеты.
— О, — снова сказал он. — Пожалуйста, не надо.
«Что же мне с тобой делать? — сердито подумала Фейт. — Вызвать полицию, позвонить твоим родителям или, может, погладить по головке, чтобы ты не плакал?»
— Как тебя зовут? — довольно мягко спросила она.
— Оливер.
— Красивое имя. Итак, Оливер, ты не хочешь, чтобы я обращалась в полицию. Как же, по-твоему, я должна поступить?
Он покачал головой.
— Не знаю.
На нее испуганно смотрели широко раскрытые глаза чудесного синего цвета. На вид мальчику было лет тринадцать-четырнадцать, он был поразительно красив и опрятен.