— Да нет, дело не в этом…
— Вон Стелла и Джейн, под теми деревьями, — перебил его Руфус.
Они расположились на пикник под липами. Солнце скрылось в дымке, а воздух был таким горячим и плотным, что Фейт казалось, его можно зачерпнуть руками. Все вокруг застыло от зноя, и беседа текла вяло и несвязно, словно каждое произнесенное слово зависало в воздухе, как липовый парашютик. Фейт, Стелла и Джейн обрывками вели разговор ни о чем; Гай сидел, прислонившись спиной к стволу дерева, и молча обрывал лепестки с ромашки, а Руфус, растянувшись на траве, курил и тоже молчал. Фейт понимала, что после каждого увольнения на берег, которым заканчивался очередной рейс в Атлантику, Руфусу все труднее возвращаться на корабль.
— Что слышно о твоем красавце брате, Фейт? — спросила Стелла.
Фейт бросила крошки стайке воробьев.
— Он в отпуске, гостит у родителей в Норфолке. Потом приедет сюда, но когда именно — не знаю.
Гай встал и побрел куда-то в сторону.
— Бруно снова устраивает вечеринку.
Слова лениво порхали под ветвями липы.
— Ты пойдешь, Руфус?
— Не знаю, где он достает продукты. Наверное, у него есть друзья в высших кругах.
— Или в низших.
— Даже Линда израсходовала весь свой запас лососевых консервов.
— Мне говорили, у нее страстный роман.
— Не могу представить, что Линда способна на страсть.
— А кто он? Расскажи.
— Она скрывает…
Гай стоял в стороне, засунув руки в карманы пиджака, и смотрел на выжженную зноем траву. Когда к нему подошла Фейт, звуки разговора и граммофона стали неслышны.
— Что случилось? — в лоб спросила она. — У тебя неприятности на работе? Был тяжелый день?
— Да нет, не особенно. Как обычно. — Он протянул Фейт пачку сигарет, приглашая присоединиться к нему, но она помотала головой. — Иногда я даже почти сожалею о том, что бомбежки кончились. — Он коротко усмехнулся. — По крайней мере, они не давали расслабиться.
— На станции «скорой помощи» тоже стало скучно. Только и делаем, что играем в покер. — Фейт подняла глаза. — Ты поссорился с Элеонорой?
— Мы… не сошлись во мнениях.
Он бросил на лужайку окурок. Высохшие листья травы начали тлеть, вспыхивая алым. Гай смотрел, как они горят.
Фейт хотелось прикоснуться к нему, но она не посмела. В нем чувствовалась какая-то отчужденность и угрожающее напряжение. Если она сейчас до него дотронется, хрупкая оболочка, сдерживающая его гнев, разлетится на тысячи острых осколков, один из которых может ранить ее.
Наконец-то начался дождь: темные тяжелые капли погасили тлеющую траву.
— Ты об этом хотел поговорить со мной? — спросила Фейт.
Гай посмотрел на часы и покачал головой.
— Может быть, в другой раз. Я опаздываю в больницу.
Он зашагал прочь. Подзывая собак, Фейт чувствовала, как ее охватывает тревога, почти страх, как в мгновения между ревом воздушной сирены и первыми ударами бомб. Погода меняется, решила она, глядя, как дождь стучит по пыльной почве. Барабанная дробь капель заглушила шаги Руфуса; услышав его голос, Фейт вздрогнула.
— Вряд ли ему понравилась эта веселая компания.
Взгляд Руфуса был направлен вслед Гаю, который быстрым шагом приближался к воротам парка.
— Как у вас с ним?
Фейт наклонилась, чтобы пристегнуть поводки к собачьим ошейникам. Приподняв голову, она улыбнулась.
— Все хорошо.
— Ты была влюблена в него.
Слова Руфуса звучали как обвинение.
— С этим покончено, — твердо сказала Фейт. — Теперь мы хорошие друзья.
Он помолчал, потом спросил:
— Ты действительно веришь в это?
— Да. А почему ты спрашиваешь?
— Потому что любовь такого рода не может перейти в дружбу.
— Что за чушь! — Фейт подобрала с травы корзинку и коврик.
Стелла и Джейн давно убежали, спасаясь от дождя.
— Да ну?
— Конечно, чушь! И потом, что ты имеешь в виду, говоря о «любви такого рода»?
— Страстную любовь. По твоему собственному признанию, Фейт, ты любила Гая Невилла девять лет.
Фейт пошла по направлению к воротам, не обращая внимания на струи дождя, которые текли по лицу и насквозь пропитывали ее тонкое хлопчатобумажное платье.
— Я была ребенком. У меня не было страсти к Гаю. Никогда! — крикнула она, обернувшись.
И тут же вспомнила свой сон о том, как ее ужалила гадюка. Хорошо, что дождь хоть немного смог охладить ее вспыхнувшее лицо.
У ворот ее нагнал Руфус.
— Разумеется, он тоже тебя безумно любит, — с горечью сказал он.
И ушел прочь, оставив ее одиноко стоять под дождем.
Две большие порции джина с тоником немного охладили Элеонору. Выглянув из окна спальни, она увидела, что бронзовый лик солнца затянули серые облака, а по стеклу потекли первые капли дождя. Она сняла измятую одежду, умылась и расчесала волосы, потом достала из гардероба красное крепдешиновое платье. Отыскав в ящиках туалетного столика остатки помады и пудры, Элеонора слегка подкрасила губы и припудрила лицо. Потом посмотрела на часы. Семь. Время ужинать. Она не знала точно, дежурит ли сегодня Гай в больнице, но даже в дни дежурства он обычно приходил на ужин домой.
Вернувшись в кухню, Элеонора убедилась, что пирог в духовке хорошо поднялся и приобрел золотистый цвет, а овощи как раз сварились. Она накрыла на стол и зажгла свечи. Дождь барабанил по камням, покрывавшим внутренний дворик, и стекал по ступенькам, ведущим в цокольный этаж. Элеонора знала, что вспышки гнева у Гая не бывают долгими, что его раздражение — результат того, что он слишком много работает и слишком мало спит. Она знала и то, что, поразмыслив, Гай поймет, что она права и Оливеру лучше остаться в Дербишире. В конечном итоге Гай неизменно соглашался с ней. С его горячностью всегда можно было справиться. Он был упрям, но не любил конфликтов. Надо лишь суметь убедить его и проявить достаточную твердость.
В четверть восьмого Элеонора убрала пирог обратно в духовку, чтобы он не остыл. В половине восьмого она задула свечи. В восемь налила себе еще порцию спиртного и села в гостиной, сжав губы. Когда в двадцать минут девятого раздался звонок в дверь, Элеонора подумала, что Гай забыл ключи, а по пути из гостиной в прихожую решила, что, если он раскается в достаточной степени, она его простит.
Она распахнула входную дверь. На крыльце стоял Джейк Мальгрейв. Элеонора уставилась на него слегка затуманенным от спиртного взглядом.
— Гай дома? — спросил Джейк.
Она покачала головой.