У него за спиной раздался голос:
— Любуетесь декором? На мой взгляд, чересчур затейливо. У меня от этой красоты через некоторое время начинает болеть голова.
Он обернулся. В дверях стояла та блондинка из ресторана. Джейк сказал, смутившись:
— Я думал, что вы с Бруно…
— Муж и жена? — она улыбнулась. — Пугающая перспектива. — Она вошла в комнату, прикрыв за собой дверь. — Я — Линда Форрестер. — Она протянула руку.
Он подумал, что она настоящая красавица: высокая, очень стройная, с плечами, как у балерины, и платиновыми волосами.
— Я все не могу отделаться от мысли, что Бруно поторопился, — сказала она. — Маловероятно, что скоро через этот сад будут топать немецкие солдаты. Вы можете себе это представить?
Джейк посмотрел на сад, на лужайку в темно- и светло-зеленую полоску, на аккуратно подстриженные кусты и разноцветные однолетники. Ему наконец удалось поймать ускользавшее от него воспоминание, и он понял, что этот дом похож на шато, где он провел ночь во время своего последнего отчаянного путешествия по Франции. Ему вспомнились разбитые окна и бледные пятна на стенах, там, где раньше висели картины.
Он сказал:
— Я легко могу себе это представить, — и обвел комнату взглядом. — Богатая пожива. Сезанн и… Дюфи,
[27]
кажется? Я бы сказал, что этот дом будет одним из первых в списке.
Злость, внезапно охватившая Линду, отразилась только в ее бледно-голубых глазах. «Похоже, она из тех женщин, которые стараются не хмуриться и не улыбаться, чтобы не нажить морщин», — подумал Джейк.
— Вы специально меня пугаете.
Джейк пожал плечами.
— Вовсе нет. Просто излагаю свое мнение.
Она немного помолчала, потом сказала:
— Впрочем, это хороший предлог для всего этого.
Взглянув в окно, Джейк увидел, что она подразумевает под «всем этим». Толпа гостей вывалила в сад, отплясывая среди клумб. В тени бука кто-то кого-то тискал. В сумерках их тени были темными и длинными.
Джейк понял, что Линда не так глупа, как ему сначала показалось, и что за изысканной красотой ее черт скрывается ум и, вероятно, жестокость.
— Война перемешала нас, словно колоду карт, — сказала Линда. — Разные образуются пары.
Приглашение было недвусмысленным. Он взял ее за руку, провел кончиками пальцев вдоль тонкой изящной кисти и остановился, добравшись до кольца на среднем пальце.
— Ваш муж?..
— Гарольд в Северной Африке.
Его пальцы снова заскользили, теперь уже вверх по обнаженной руке, и стали ласкать ямочку между ключицами. Она вздрогнула и тихо сказала:
— Самое невыносимое — это скука, правда? Я всегда ненавидела ждать.
Самое невыносимое — это скука… Перед мысленным взором Джейка предстала картина исхода, длинная вереница женщин и детей, терзаемых холодом в Испании или зноем во Франции, и он внезапно почувствовал непреодолимое отвращение. Рука его сама собой опустилась. Он достал из кармана сигареты, закурил и сказал:
— Я всегда считал, что не стоит брать то, что легко дается.
Когда он выходил из комнаты, Линда бросила ему в спину:
— Забавно, Джейк, — самые красивые мужчины обычно не умеют царапаться. Это похоже на прекрасную розу, лишенную аромата.
Когда Фейт проснулась, Руфус стоял на фоне окна.
— У меня в восемь поезд, — объяснил он. И замолчал, стоя в одном носке и держа второй в руках.
— В чем дело?
— Ты мне соврала ночью. Я у тебя первый, ведь так?
— Какая разница? Кто-то должен быть первым. — Фейт заметила, как у него сразу изменилось лицо. — Я не это имела в виду, Руфус, — быстро добавила она. — Не обижайся.
Он присел на краешек кровати, вынул из кармана сигареты, дал одну ей, и они закурили.
— Ты любишь кого-то другого, — сказал Руфус с уверенностью.
— Нет. То есть теперь уже нет. — Фейт постаралась объяснить: — Он женат. У него маленький сын.
— Ну, это еще ничего не значит, — оборвал ее Руфус и покачал головой. — Честно говоря, я не в восторге от того, что стал для тебя лишь… заменой.
Наступило молчание. Слезы обожгли Фейт уголки глаз.
— Это тот парень, что торчал здесь вчера вечером? — наконец спросил Руфус.
Фейт не ответила.
— По-моему, я имею право знать.
— Его зовут Гай Невилл, — тускло сказала Фейт. — Я его знаю уже много лет, еще с тех пор, как мне было одиннадцать. Он часто приезжал к нам во Францию.
— Ты его любишь?
Так же невыразительно она проговорила:
— Я всегда любила его. Даже не могу вспомнить время, когда бы я его не любила. — Руфус скривился, словно от боли, и она добавила: — Наверное, я влюбилась в него, как только увидела… он потрошил цыпленка. Только представь: влюбиться в мужчину, который потрошит курицу!
Кончиками пальцев она смахнула слезинки с глаз. Помедлив, Руфус обнял ее и притянул к себе. Она уткнулась ему в плечо, а он сказал:
— Как-то раз я был влюблен в девушку, которая работала на ферме у моего дяди. Она разговаривала со свиньями, когда чистила их. Я мечтал, чтобы она со мной так же поговорила.
Фейт неуверенно улыбнулась.
— Гай однажды спас мне жизнь, понимаешь, Руфус? Меня ужалила гадюка, и он высосал яд из ранки. Не то чтобы я мечтала выйти за него замуж… просто я полагала, что он всегда будет где-то рядом. — Она помолчала, а потом заставила себя вернуться мыслями к прошлому. — Теперь я понимаю, какая я была глупая. Я видела Гая всего несколько недель в году. Я была всего лишь ребенком. И для него это были просто каникулы. А для меня…
— Что?
— Лучшее время года, — просто сказала она. — Самое настоящее время. Но основная часть жизни Гая проходила в другое время и без меня. На самом деле я ничего о нем не знала. Никогда не видела его родственников. Не знала, где он живет. Я даже в Англии никогда не была.
Руфус пожал плечами.
— Это не так важно.
— О нет, Руфус, еще как важно. Это же вопрос принадлежности. — Голос ее был хриплым. Помолчав, она добавила: — А когда я его снова увидела, он казался таким счастливым. У него очень милый, опрятный дом, чудесный маленький сын, и жена у него красивая, умная и добрая. И я подумала: «С чего я взяла, что Гай полюбит меня?»
Руфус встал и принялся укладывать вещмешок.
— Ты меня ненавидишь? — спросила Фейт.
Он обернулся.
— Да нет. Какой в этом смысл?