Хотя Робин продолжала платить за комнату, но почти все время проводила в квартире Джо. Две комнаты на чердаке были более просторными и более удобными; в доме обитала буйная компания музыкантов, художников и непризнанных поэтов. Она украсила стены плакатами и устроила в комнатах такой кавардак, что маленькая квартира потеряла свой нежилой вид и стала выглядеть настоящим домом. Они проводили вместе вечера и воскресенья, готовили по очереди или обедали с друзьями в дешевых ресторанах.
В сентябре русский Коминтерн одобрил создание интернациональных бригад для помощи республиканской Испании и разрешил использовать штаб-квартиры коммунистов всех стран мира для вербовки добровольцев. В Испанию отправлялись безработные, фабричные рабочие, студенты, преподаватели, художники и поэты — люди, которые никогда не держали в руках оружия.
До Робин и Джо дошли слухи о бомбардировках Мадрида; газеты намекали на значительные разрушения. Публиковались фотографии, сделанные в Мадриде: кирпичи, превратившиеся в пыль; воронки от бомб на улицах; мужчины, женщины и дети, прячущиеся на станциях метро. Гай Форчун уезжал в Испанию: убеждения оказались сильнее его тревог и мнительности; беженец из Германии Никлаус Венцель переплыл Ла-Манш на прошлой неделе. Они пришли на проводы Гая в бар Фицроя; Джо пожал Гаю руку, а Робин поцеловала в щеку.
— Милый Гай, — сказала она, разглядев за его бравадой страх и неуверенность в себе. — Напиши замечательную поэму. Расскажи людям правду.
После этого они с Джо не пошли домой, а прогулялись по Лондону. Оба молчали. Мягкий свет газовых фонарей смазывал углы зданий. Ветер гнал по тротуарам опавшие листья.
— Джо, Гай говорит, что зимой в Мадриде собачий холод, — наконец промолвила Робин. — Я свяжу тебе шарф и шлем, но, сам знаешь, я на такие дела не мастерица.
Джо остановился под фонарем и молча посмотрел на нее.
Она улыбнулась:
— Джо, конечно, ты должен туда поехать. Я знаю, что должен.
— Робин… — Он отвел в сторону прядь ее волос и попытался найти нужные слова. — Понимаешь, я больше не могу стоять в стороне и наблюдать. В Мюнхене… В «Олимпии»… Я готов был возненавидеть себя. Да, я понимал, что могу только фотографировать, и все же… Ты не считаешь, что теперь стоять и наблюдать значит быть соучастником преступления?
Джо обнял ее за плечи, и они пошли дальше. Робин слышала, как он сказал:
— Я давно хотел что-нибудь сделать. Чувствовал себя бесполезным. Теперь у меня появилась возможность ответить ударом на удар.
— Знаю, — нежно сказала она. — Знаю.
Но по дороге Робин начали мучить сомнения. Она останется в Англии одна, но как-нибудь справится. Не в первый раз. Однако ее пугали другие вопросы, на которые ответа не было. Она, как и Джо, ненавидела фашизм и все, что стояло за этим понятием, но, в отличие от Джо, была пацифисткой. Неужели пацифизму пришел конец, неужели она должна забыть о том, какое горе война причинила ее семье и семьям стольких других людей? Неужели должна смириться с тем, что на насилие следует отвечать только насилием?
— Когда ты уедешь?
Они дошли до дома, и Джо открыл дверь.
— Надеюсь, на следующей неделе. Конечно, если смогу договориться с Оскаром.
Внезапно вся ее рассудительность бесследно исчезла. Робин хотелось закричать, удержать его силой, помешать бросить ее. Но она только отвернулась, чтобы Джо не увидел ее лица и не понял, как ей больно. Они начали подниматься по лестнице.
— В четверг у меня выходной. Я пойду на Кинг-стрит и узнаю, какие анкеты нужно заполнить, — добавил Джо. — Похоже, годы, которые я потратил в школе на эту чертову военную подготовку, все же не пропали зря.
Джо чувствовал себя так, словно две разные части его жизни наконец сошлись и она приобрела смысл. Когда-то Эллиот мечтал, чтобы ему представился случай, и наконец это произошло: Испания стоила того, чтобы отдать ей все свои силы. Кроме того, он нашел Робин — просыпаясь рядом с ней, Джо не мог поверить в свою удачу. Ничего большего ему не требовалось. Делая портреты дебютанток, он широко улыбался застенчивым девушкам и злил Оскара тем, что пел в проявочной. Когда Джо был с Робин, его безоблачному счастью мешали лишь сознание того, что они скоро расстанутся, и тень Фрэнсиса, иногда еще встававшая между ними.
Когда Эллиот пришел в штаб-квартиру коммунистической партии на Кинг-стрит у Ковент-Гардена, там ожидали приема несколько мужчин в матерчатых кепках — безработных, которых так же, как и Джо, мучило желание перемен в жизни.
Впоследствии Джо вспомнил лишь небольшую часть вопросов, которые ему задали. Возраст, состояние здоровья (медицинской комиссии здесь не было), политическая ориентация… Кто-то рявкнул:
— Почему вы хотите поехать в Испанию?
— Чтобы бороться с фашизмом, — не мудрствуя лукаво сказал Джо и с облегчением понял, что ответил правильно.
Ему дали двадцать четыре часа на сборы и велели прийти на Кинг-стрит завтра утром.
По дороге домой он купил вещи в дорогу: мыло, новую зубную щетку и пару перчаток. Хотел сделать подарок Робин, но не знал, какой. Смотрел на витрины ювелирных магазинов, видел ряды браслетов, сережек, ожерелий и колебался: Робин никогда не носила украшений. Его взгляд остановился на подносе с кольцами: жемчуг, гранаты и другие полудрагоценные камни, оправленные в блестящий белый металл… Он открыл дверь магазина.
Когда он вернулся домой, то увидел, что на лестнице ждет какая-то женщина. Маленькая, печальная, в средневековом черно-сером одеянии. Монахиня. Джо незаметно улыбнулся: уж очень нелепо она выглядела.
Он вежливо кивнул и прошел мимо, не посмотрев женщине в лицо. Но тут она сказала:
— Джозеф?
Ладонь Джо замерла на ручке двери, и он медленно обернулся.
Эллиот не видел ее волос, скрытых головным убором, но знал, что когда-то они были черными. Ее глаза были такими же темно-карими, как его собственные. И как глаза его матери.
— Клер?.. — неуверенно прошептал он. — Тетя Клер?
Она улыбнулась, протянула руки и обняла его.
Джо провел ее в комнаты, усадил на старую кушетку, а сам взгромоздился на валик. Клер сказала:
— Джо, это ничего, что я свалилась как снег на голову? Конечно, мне следовало сначала написать, но я так обрадовалась, когда получила от тебя весточку. К тому же у меня мало времени.
— Ничего? — переспросил он. — О чем ты говоришь? Я искал тебя много лет.
— Chère, ты написал, что был в Париже и Мюнхене. Я уехала из Парижа после смерти Пауля. А к Мари-Анж возвращаться не захотела — мы с ней не ладили.
Джо вспомнил хмурую и придирчивую женщину, которая сказала ему, что Клер вышла замуж.
— Я тебя понимаю.
Он зажег камин, чтобы в комнате стало теплее, и заварил чай. Тем временем Клер рассказывала ему о том, что случилось за годы, прошедшие с их последней встречи. Ее родители (бабушка и дедушка Джо) умерли с разницей в полгода, после чего выяснилось, что в наследство ей достались одни долги. Несколько месяцев она прожила с кузиной Мари-Анж, а потом познакомилась с Паулем Линдларом, игравшим в одном маленьком парижском концертном зале. Они поженились через шесть недель и счастливо прожили три года. Муж был на двадцать лет старше нее и умер от сердечного приступа вскоре после прихода Гитлера к власти. Клер вернулась во Францию, переезжала из города в город, не в состоянии осесть где бы то ни было и зарабатывая на жизнь уроками игры на фортепиано. Джо, который сам только что обрел счастье, остро чувствовал всю глубину ее скорби. Однажды она вспомнила про внучатую племянницу, жившую в монастыре в Кане, поехала повидаться с ней и осталась там.