Самыми последними, в ноябре, снимали оливки. Все население поместья, за исключением разве что малышей и дряхлых стариков, выходило на уборку урожая, подвязав к поясу плетеные корзины. Серо-зеленые листья олив трепетали под холодным ветром. Из оливок первого сбора делали лучшее масло, холодного отжима. Опавшие оливки шли на второй отжим. Из масла третьего отжима делали мыло, а косточки и кожуру спрессовывали в брикеты, которые потом использовались в качестве топлива и удобрения. Оливковое масло хранилось в прохладном подвале в гигантских глиняных кувшинах, отдельно от вина, чтобы не перемешивались их запахи.
Потом начиналась зима. С северных гор задувала трамонтана — резкий холодный ветер, способный, казалось, проникать сквозь толстые каменные стены виллы. Снег покрывал узловатые обрубки корней винограда, ложился на крыши домов. В такие дни Тессе не верилось, что еще недавно она искала прохладное местечко, словно ящерица, забирающаяся в расщелину в каменной кладке.
Оливии Дзанетти недавно сравнялось шестьдесят. Высокая, худая, седовласая, с крупным носом, она напоминала Тессе Оттолину Морелли, которой ее как-то представили на скачках в Аскоте, только без присущего ей апломба, шика и роскошных нарядов.
Из кабинета на первом этаже виллы Оливия управляла всем поместьем. В переплетенных кожей гроссбухах записывалось время посева и сбора урожая, погодные условия, приходы и расходы — до последней лиры. Она еженедельно лично навещала всех арендаторов, разъезжая по каменистым проселочным дорогам в своей тележке, с запряженным в нее верным пони. Когда приходила пора забивать свиней, Оливия вместе со свинопасом отбирала животных. Во время сбора оливок она вешала на пояс корзину и снимала плоды с деревьев. Если кто-то из работников фермы заболевал, она посылала за врачом.
Будучи глубоко религиозной, Оливия каждое утро ходила к мессе. Ее христианство было практического свойства, оно основывалось на ответственности и чувстве долга. Щедрая душой, с людьми она вела себя сдержанно, порой даже сурово, сторонясь любых проявлений нежности и ограничивая демонстрацию теплых чувств легким щипком за щеку или прикосновением к руке. Очевидно, именно из-за своей природной немногословности и христианского милосердия Оливия отреагировала на объяснения Тессы касательно вымышленной фамилии и поддельных документов лишь быстрым кивком головы да коротким замечанием «ясно-ясно, очень хорошо».
Вскоре после того как Италия вступила в войну, Оливия поручила нескольким рабочим возвести в подвалах и на чердаках фальшивые стены, чтобы за ними можно было спрятать продукты и ценные вещи. Несколько раз она ездила во Флоренцию, чтобы, пользуясь своим влиянием, попытаться отменить распоряжения касательно реквизиции урожая или призыва мужа или сына какой-нибудь крестьянки на военную службу. Она ежедневно писало Сандро, полк которого был расквартирован на побережье Далмации, и Гвидо, в Северную Африку.
В доме близ фаттории она организовала школу для детей, живущих в поместье. В соседней постройке открыла больницу на четыре койки. После приезда Тессы на виллу Оливия переговорила с ней с глазу на глаз. Как у нее дела, как поживает Фредерика? С деловитым видом Оливия спросила, чем Тесса хотела бы заниматься. Она может помогать в больнице или в школе. Тесса предпочла школу. Ей показалось, что больница — вотчина Фаустины, а она не хотела никому наступать на пятки.
Тессу поселили в спальне на втором этаже дома с высоким потолком и белеными стенами. Там стояли кровать, стул, умывальник и комод с резными фамильными гербами. Летом комнату защищали от солнца тяжелые ставни, зимой плотные шелковые портьеры с узорами помогали сохранить тепло. По ночам, когда ей не спалось, Тесса бесшумно пробиралась во внутренний дворик виллы. Его окружали высокие стены дома, образуя прямоугольник. Вдоль стен проходила крытая лоджия, на которой можно было спрятаться от солнца или дождя. В воздухе плыл сладкий аромат хойи и олеандров; с лимонных деревьев, росших в кадках, свешивались тяжелые спелые плоды — в лунном свете лимоны казались золотыми. Высоко над головой прямоугольник ночного неба переливался тысячами звезд.
Тесса завтракала, обедала и ужинала вместе с Дзанетти. Беседы за столом обычно начинались с повседневных тем: погоды, урожая, перебоев то с тем, то с этим, — а потом они переходили на религию, политику и философию. Женщины Дзанетти рассуждали здраво и холодно, хирургически препарируя каждую тему до тех пор, пока не были исследованы все ее стороны, без эмоций и раздражения. Здесь никогда не хлопали дверьми, не вскакивали, разволновавшись, из-за стола. У Тессы вежливо спрашивали ее мнение, внимательно его выслушивали, а потом не оставляли от него камня на камне, опровергая фразу за фразой. Затем Оливия сворачивала салфетку, молитвенно складывала ладони, благодарила Господа и возвращалась к работе.
В школе Тессу назначили ассистенткой синьоры Гранелли. Синьора Гранелли учила самых младших. Тесса раздавала ребятишкам бумагу и карандаши, помогала выводить буквы, умывала чумазые мордашки.
Фаустина Дзанетти была худая, с желтоватым цветом лица; из-под ее тонких, мягких темных волос смотрели умные серые глаза. Поскольку школа и больница находились по соседству, Тесса с Фаустиной часто вместе возвращались на виллу в конце рабочего дня.
Однажды вечером, когда они шагали по каменистой тропинке, Фаустина сказала:
— Когда закончится война, я выучусь на врача. Поеду учиться в Болонью или в Парму — а если понадобится, то даже в Париж или Эдинбург. — Она недовольно фыркнула: — Я всегда хотела поступить в университет, но отец мне не разрешал. Он считал, что девушке незачем учиться. Девушки выходят замуж, говорил он. — Фаустина пожала плечами. — Такие девушки, как ты, может, и выходят замуж, но только не такие, как я.
— Я никогда не была замужем, — сказала Тесса. — И никогда не хотела.
Фаустина бросила на нее короткий взгляд, а потом расхохоталась.
— Если не считать приснопамятного синьора Бруно.
— Да, не считая его, — улыбаясь, кивнула Тесса. — Надо сказать, я не очень-то по нему скорблю.
— Я бы хотела стать хирургом. — Фаустина шла широким размашистым шагом. — Дотторе Берарди позволил мне ассистировать ему в прошлом году, когда удалял аппендицит. Он думал: я упаду в обморок, а я не упала.
Если бы ее спросили, хочет ли она ехать на виллу Бельканто, Тесса наверняка бы ответила, что предпочитает город деревне. Сельская жизнь казалась ей слишком унылой, она нуждалась в разнообразии, в смене обстановки. Иногда она мысленно упрекала Гвидо за то, что он так поспешно написал о ней матери; тем не менее, Тесса была вынуждена признать, что после объявления войны во Флоренции для нее стало слишком опасно.
Обитатели виллы почти не контактировали с властями. Война казалась очень далекой от замкнутого, самодостаточного мирка поместья. Тем не менее, она сказывалась на его жизни, и очень заметно. Мужей, сыновей и возлюбленных призывали в армию; в городах не хватало продуктов и невозможно было достать бензин. Они слушали по радио сообщения о ходе военных действий — о нападении Германии на Россию в 1941 году, о вступлении России в войну на стороне союзнических войск, о продолжающемся противостоянии в Северной Африке, — слушали молча, пытаясь отделить факты от пропаганды. У каждого было, за кого переживать.