Почта святого Валентина - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Нисенбаум cтр.№ 92

Все было готово для торжественного обеда, но не по-ресторанному, а по-домашнему, по-деревенски. После всех пережитых приключений компания стала другой. За все годы встреч, праздников, споров, поездок они не были так близки, как в день развода Поляковых. Густое тепло, звуки печного огня, полосатые половики, застилавшие горницу, мурлыкающая сибирским котом мягкая музыка — законная, заслуженная награда за испытания. И стол, разумеется. Из всех наград стол был самой щедрой. Сияющий жаром огромный самовар, глиняные кувшины в ледяной испарине, капуста белая, капуста красная, капуста с клюквой и яблоками, огурчики, засоленные с хреном и дубовым листом, ветчина, нежная, как песня без слов в исполнении хора мальчиков «Весна», пышущие молодецким румянцем расстегаи, кулебяки, пироги, изукрашенные по краю запеченным орнаментом, загорелая от розового пламени индейка, картошка, щедро посыпанная душистым укропом. И сытый, избалованный гость не устоял бы, воспрял аппетитом, что уж говорить об одиннадцати изголодавшихся, переволновавшихся друзьях, только что прибывших с мороза. И понеслось. Взлетали бокалы — за Галю с Максимом, за то, чтобы песня не кончалась, за дружбу. Сегодняшний день вспоминали, точно быль из далекого прошлого.

Официанты, одетые почему-то на гуцульский манер, в куцых жилетках, кургузых штанах с узорчатыми галунами и в войлочных высоких шапках, сновали с ловкой незаметностью.

Внезапно тихие полоски проезжающих за окном звуков пересекла истерическая сирена. Во дворе захлопали двери машин, дом задрожал от тяжелых шагов. Удар — дверь нараспашку, и с клубами морозного пара в горницу к пирующим ворвались полтора десятка мужчин в омоновской форме — с автоматами, с криками, с матом и топотом. Во главе бойцов, от которых сразу стемнело в горнице, были двое: сержант Климов и его щекастый товарищ. Мрачное торжество искажало их лица. Звякнула опрокинутая рюмка, и в зале установилась тишина.

— Всем оставаться на местах. Руки на стол!

— Слышали? На стол, быстро! Я сказал!

— Вы все задержаны.

К окаменевшим Максиму и Гале шагнули четверо, и через несколько секунд оба были скованы одной парой наручников, причем Галя успела подумать, что слова «наручники» и «обручальный» состоят в ближайшем родстве. Что же до Полякова, то он сразу понял, что наручники ему жмут, передавливают сосуды и решил было попросить заменить на какой-нибудь размер побольше, но вовремя спохватился.

Тут стройно, как по команде, стена бойцов отступила от стола. Щелкнули предохранители, и сразу за щелчком замаршировали по горнице аккорды громкой музыки, а омоновцы замычали хором: «М-м-м-м-м, у, м-м-м-м-м». Сидевшие за столом в ужасе переглянулись. Когда музыка вошла в раж, сержант Климов подскочил, распахнул руки, как бы пытаясь обнять все мыслящее человечество и неожиданно чистым тенором запел:

Всегда быть рядом не могут люди,

Всегда быть вместе не могут люди…

Вторя, заголосил и щекастый напарник:

Нельзя любви, земной любви

гореть без конца…

И только когда грозные бойцы слаженно грянули: «Не счесть разлук во вселенной этой», суть происходящего дошла до всех. Разулыбались, перевели дыхание. Кто-то потянулся к тарелке за огурчиком. И только Максим, Борис и Геннадий глядели на патрульных артистов с прежним недоверием, вспоминая подробности утреннего рейда.

На последнем куплете обручальные наручники были торжественно сняты, виновникам вручили официальные бумаги в роскошных папках. Прочим раздавали золотые медали (оказавшиеся на поверку шоколадными) «За дружбу домами I степени». Наконец с топотом, лязганьем и нежнейшими улыбками артисты-омоновцы отбыли. После того как стихли последние отголоски сирены, в тишине раздался задумчивый голос Бориса:

— А красиво теперь милиция разводит…

К вечеру подморозило, и все же чувствовалось, что заморозки — весенние. Слюдяная сетка тонкого льда трещала под ногами. Воды под ней не было. Стемнин и Звонарев не спеша тянулись по Малому Галерному в сторону метро.

— Смотрю я на нашего бешеного Валентина, — заговорил Паша, — и вот какой образ крутится. Дома у нас телевизор стоит на тумбе такой черно-серой, помнишь?

— И что, Веденцов — такая вот черно-серая тумба?

— Сам ты тумба. Раз в полгода Лина, моя законная жена, как ты, наверное, помнишь, заставляет двигать мебель.

— О! Моя мама такая же.

— И вот под этой тумбой всякая пакость накапливается: какие-то осколки, очески, объедки. Паршивое место посреди чистого дома. А почему? Да потому что во время уборки остатки мусора туда понемногу заметаются. Отличная модель того, что происходит с человеком. Видимые части как-то протрут, приберут напоказ. А всякие низости, убожество припрячут — заметут под тумбу. Так у большинства.

— Ну? А у Веденцова что? Самая большая тумба? Самая дорогая?

— В том-то и дело. У Валентина нет никаких тумб! Он вообще не прибирается. Вся дрянь, какая есть в доме, летает с места на место. То в спальню, то в кабинет. Повезет — не заметишь или мимо пролетит. Но уж прятать он ничего не будет. Вот зачем сегодня было так орать на Волегову? Он же знает, что у нее опухоль нашли.

— Вроде доброкачественную…

— Да. Но она прям вся трепещет, как бы не нервничать, не испортить себе настроение, думает, это удар по здоровью. Вот в такое время устроить разнос, при всех! Есть же какие-то границы.

— Ну а причем тут тумба? Вот если бы он на вице-премьера какого-нибудь так наорал, не говорю уж про премьера или президента. Нет, там он тихий, там он душка, само обаяние. Небось расскажут ему анекдот, а он хихикает угодливо.

— Волегова, между нами, полный ноль. От нее вреда больше, чем пользы. Взяла бы больничный. А то ходит из отдела в отдел, все только и должны обсуждать ее здоровье. Насчет вице-премьера не знаю. Может, ты прав. А может, он и там характер показывает.

— Я прав. Там на его характер никто смотреть не захочет.

— А ты знаешь, что та пара, которая разводилась и с парашютами прыгала, опять сошлась?

— Поляковы? Иди ты!

— Да я-то иду. А если бы не «Почта», если бы, значит, не наш кретин-Валентин, кто знает…

Дорогу перебежала, переодеваясь на ходу в разные тени, белая аккуратная собачка, и Звонарев до самого метро доказывал, что они получили самый верный добрый знак, потому что белая собачка — полная противоположность черной кошке.

— Ты бы лучше сказал, зачем к метро потащился, — поинтересовался Стемнин.

— Тебя проводить, — возмутился Звонарев. — Неблагодарный!

— Сейчас, стало быть, вернешься к своей личной машине и поедешь на ней домой? Лучше бы меня подвез.

— Кому лучше?

— Ну и кто тут черно-серая тумба?