– Ну, поехал! – сказал Портос. – Да будет вам, все идет как по маслу.
– Все идет слишком хорошо, Портос. Ну, будь что будет.
Доска была наконец отнята. Шкипер сел на руль и сделал знак одному из матросов, который, вооружившись багром, стал выводить шлюпку из лабиринта окружавших ее судов.
Другой матрос сидел, держа весла наготове. Когда выбрались на открытое место, заработали все четыре весла, и шлюпка пошла быстрее.
– Наконец-то мы уезжаем, – облегченно вымолвил Портос.
– Увы! К сожалению, мы уезжаем одни! – заметил на это граф де Ла Фер.
– Да, но зато мы уезжаем все вчетвером, не получив ни одной царапины. Пусть это послужит нам утешением.
– Ну, мы еще не дома, – продолжал свое д’Артаньян. – Мало ли что может случиться?
– Дорогой мой, – прервал его Портос, – вы словно ворон, который каркает людям на беду. Ну кто может найти нас в эту темную ночь, когда в двадцати шагах ничего не видно?
– А завтра утром? – не унимался д’Артаньян.
– А завтра утром мы будем в Булони.
– О! Я этого желаю от всей души, – продолжал гасконец, – но признаюсь в своем малодушии. Приготовьтесь, Атос, вы сейчас со смеха покатитесь: все время, пока мы плыли на расстоянии ружейного выстрела от мола или судов, я ждал, что оттуда раздастся залп из мушкетов, который уничтожит нас.
– Но, – заметил на это Портос с присущим ему здравым смыслом, – это невозможно, так как тогда им пришлось бы убить и шкипера и матросов.
– Вот еще! Как будто это могло остановить господина Мордаунта! Вы думаете, он так разборчив?
– Ну, – сказал Портос, – я очень рад, что д’Артаньян признается в своем страхе.
– И не только признаюсь, но готов даже хвастаться этим. Да, я боюсь. Я не такой толстокожий носорог, как вы. Ого! Это что такое?
– «Молния», – отвечал по-английски Грослоу и тут же прикусил язык, вспомнив, что ему не полагается, по его роли, знать французский язык и отвечать на вопросы, заданные по-французски.
К счастью для него, друзья наши, не ожидая с этой стороны опасности, не заметили его оплошности. Атос обратился к нему по-английски:
– Как, мы уже приехали?
– Подъезжаем, – отвечал Грослоу.
Действительно, несколько взмахов весел – и шлюпка ловко причалила к корме фелуки.
Вахтенный уже ожидал их и, узнав своего шкипера, спустил лестницу.
Атос взобрался первый, с ловкостью настоящего моряка. За ним последовал Арамис, вспомнив некогда привычное для него занятие проникать при помощи веревочных лестниц или иных более или менее хитрых приспособлений в различные запретные места. Д’Артаньян легко поднялся, как ловкий охотник за сернами. Портос взобрался благодаря своей геркулесовой силе, во многих случаях заменявшей ему другие качества.
Дошла очередь до слуг. Тонкий и гибкий, как кошка, Гримо никому затруднений не причинил и вскарабкался очень быстро; зато с Блезуа и Мушкетоном возни было немало: каждого из них матросы подсаживали снизу, а Портос брал сначала за шиворот, а затем перехватывал за талию и опускал на палубу возле себя.
Мнимый шкипер провел затем своих пассажиров в предназначенную для них каюту. Это была небольшая каморка, в которой четыре человека могли поместиться не без труда; затем он собрался удалиться под предлогом отдачи каких-то распоряжений.
– Одну минуту, шкипер, – остановил его д’Артаньян. – Сколько людей у вас на фелуке?
– Я не понимаю, – отвечал Грослоу по-английски.
Атос перевел шкиперу вопрос д’Артаньяна.
Д’Артаньян понял, так как Грослоу сопровождал свой ответ знаком: он оттопырил три пальца на руке.
– Так. Ну, теперь я начинаю успокаиваться. А все же, пока вы будете устраиваться, я пойду осмотрю фелуку.
– Что касается меня, то я пойду и позабочусь об ужине, – сказал Портос.
– О, это благородное и чудеснейшее намерение! Приведите его поскорее в исполнение, Портос. Атос, одолжите мне Гримо, он научился у Парри немного по-английски и будет мне служить переводчиком.
– Гримо, ступай, – приказал Атос.
На площадке стоял фонарь. Д’Артаньян взял его в одну руку, пистолет в другую и кивнул шкиперу:
– Come.
[26]
Это «come» вместе с «goddamn»
[27]
составляло все его познания в английском языке.
Д’Артаньян спустился через люк на нижнюю палубу. Нижняя палуба была разделена на три отделения; то отделение, в которое попал д’Артаньян, простиралось от третьего шпангоута до кормы. Над ним находилась каюта, в которой готовились провести ночь наши друзья. Второе отделение занимало среднюю часть судна; оно было предназначено для слуг. Над третьим отделением, носовым, была расположена каюта, в которой спрятался Мордаунт.
– Ого, – проговорил д’Артаньян, спускаясь по лестнице и держа фонарь в протянутой вперед руке, – сколько тут бочек! Словно в погребе Али-Бабы.
Сказки «Тысячи и одной ночи» были в то время впервые переведены на французский язык и являлись самой модной книгой.
– Что вы говорите? – спросил его шкипер по-английски.
Д’Артаньян понял вопрос по интонации голоса.
– Я хотел бы знать, что здесь? – спросил д’Артаньян, ставя фонарь на одну из бочек с порохом.
Грослоу чуть было не бросился обратно наверх, но удержался.
– Порто, – отвечал он.
– А, портвейн! – воскликнул д’Артаньян. – Это великолепно! Значит, мы не умрем от жажды!
Затем, обернувшись к Грослоу, который отирал крупные капли пота со лба, спросил:
– Все полны?
Гримо перевел вопрос.
– Одни полные, другие пустые, – отвечал Грослоу, в голосе которого, несмотря на его усилия, слышалось беспокойство.
Д’Артаньян стал ударять рукою по бочкам. Пять бочек оказались полными, остальные пустыми. Затем, к великому ужасу англичанина, он просунул между бочками фонарь, чтобы удостовериться, нет ли там кого; но все сошло благополучно.
– Ну, теперь перейдем в следующее отделение.
И с этими словами д’Артаньян подошел к двери в носовое отделение.
– Подождите, – проговорил шедший сзади англичанин, еще не успокоившийся после описанной сцены, – ключ у меня.
В этом отделении ничего интересного не оказалось, а так как было оно пусто, то решено было, что Мушкетон и Блезуа займутся там приготовлением ужина под руководством Портоса.
Отсюда перешли в третье отделение. Там висели гамаки матросов. К потолку на четырех веревках была подвешена широкая доска, служившая столом; около стола стояли две источенные червями и хромые скамьи. В этом и заключалась вся убогая обстановка каюты. Д’Артаньян приподнял два-три старых паруса, висевшие на стенах, и, не увидев ничего подозрительного, поднялся по трапу на верхнюю палубу.