Графиня де Шарни. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дюма cтр.№ 62

Питу тотчас вызвался поехать в Париж или, точнее, ни слова не говоря, отправился в путь.

Благодаря длинным ногам капитана Национальной гвардии Арамона восемнадцать миль, отделяющих родину Демутье от столицы, оказались для него неутомительной прогулкой.

Питу пустился в путь в четыре часа утра, а к половине восьмого вечера уже был в Париже.

Анжу Питу словно самой судьбой было уготовано являться в Париж в дни великих событий.

В первый раз он прибыл, чтобы принять участие во взятии Бастилии; в другой раз — в федерации 1790 года; в третий раз он пришел в день бойни на Марсовом поле.

В столице было неспокойно; впрочем, к такому Парижу он уже привык.

От первых же встреченных им парижан он узнал о том, что произошло на Марсовом поле.

Байи и Лафайет приказали стрелять в народ; народ в открытую проклинал Лафайета и Байи.

Когда Питу видел их в последний раз, они были всеми обожаемыми богами! Теперь их сбрасывали с пьедесталов: он ничего не мог понять.

Единственное, что он уразумел: на Марсовом поле было кровопролитие, убийство, побоище из-за патриотической петиции, и Жильбер с Бийо, должно быть, находились там.

Хотя у Питу было за плечами восемнадцать миль, он прибавил шагу и прибыл на улицу Сен-Оноре, на квартиру Жильбера.

Доктор вернулся, но Бийо он не видел.

Судя по тому, что рассказал Анжу Питу лакей, Марсово поле было усеяно убитыми и ранеными; Бийо мог быть как среди тех, так и среди других.

Марсово поле усеяно убитыми и ранеными! Эта новость удивила Питу не меньше, что сообщение о Байи и Лафайете, этих двух идолах народа, стрелявших в народ.

Марсово поле усеяно убитыми и ранеными! Питу никак не мог себе этого представить. Ведь он сам вместе с другими десятью тысячами помогал возводить на Марсовом поле алтарь Отечества; в его памяти Марсово поле было залито огнями, в его ушах еще звучали радостное пение, зажигательная фарандола!.. Усеяно убитыми и ранеными! И только потому, что народ хотел, как в прошлом году, отпраздновать День взятия Бастилии и годовщину федерации!..

Это было непостижимо!

Как могло случиться, что всего за год то, что служило причиной радости и гордости, обратилось восстанием и бойней?

Может, парижане за этот год обезумели?

Как мы уже сказали, за этот год благодаря влиянию Мирабо, благодаря созданию Клуба фельянов, благодаря поддержке Байи и Лафайета, наконец, благодаря реакции, наступившей после возвращения королевской семьи из Варенна, двор сумел восстановить утерянную было власть; и эта власть давала о себе знать в трауре и в бойне.

17 июля мстило за 5 — 6 октября.

Как и говорил Жильбер, шансы монархии и народа сравнялись; оставалось узнать, кто выиграет решающую партию.

Мы уже видели, как, захваченный этими мыслями, — ни одна из которых, впрочем, не заставила его замедлить шаг, — наш приятель Анж Питу, одетый в неизменную форму капитана Национальной гвардии Арамона, пришел на Марсово поле со стороны моста Людовика XV по Гренельскйй улице как раз вовремя, чтобы не дать сбросить Бийо в реку вместе с мертвецами.

С другой стороны, читатели помнят, как Жильбер, будучи у короля, получил записку без подписи, написанную, однако, знакомым ему почерком Калиостро, в которой были такие слова!

«Оставь же этих двух обреченных людей, которых еще называют по привычке королем и королевой, и сейчас же отправляйся в госпиталь Гро-Кайу; там ты найдешь умирающего, менее безнадежного, чем они; возможно, тебе удастся его спасти; этих же двоих ты не спасешь, а вот они увлекут тебя за собой в бездну!»

Как только он узнал от г-жи Кампан, что королева, оставившая его и попросившая порождать ее возвращение, задерживается и отпускает его, Жильбер сейчас же вышел из Тюильри и отправился тою же дорогой, что Питу; он прошел через Марсово поле, вошел в госпиталь Гро-Кайу и в сопровождении двух санитаров с фонарями стал осматривать кровать за кроватью, матрац за матрацем, палаты, коридоры, вестибюли и даже двор, пока чей-то голос не позвал его к умирающему.

Как мы уже знаем, этот голос принадлежал Питу, а умирающим оказался Бийо.

Мы рассказали о том, в каком состоянии Жильбер нашел славного фермера; положение Бийо было критическим, и смерть, несомненно, одержала бы верх, если бы раненый имел дело с менее опытным врачом, нежели доктор Жильбер.

Доктор Рейналь считал своим долгом предупредить двух человек о безнадежном состоянии г-жи Бийо; один из них, как видят читатели, лежал в постели в состоянии, близком к смерти: это был муж; итак, дочь была единственным человеком, кто мог бы приехать посидеть у постели умирающей в последние ее минуты.

Необходимо было дать знать Катрин, в каком положении находилась ее мать, да и отец тоже, но где искать Катрин?

Было лишь одно возможное средство: обратиться к графу де Шарни.

Питу был так ласково, так доброжелательно принят графиней в тот день, когда по просьбе Жильбера он привез к ней ее сына, что он без малейшего колебания вызвался зайти к ней на улицу Кок-Эрон за адресом Катрин, хотя время уже было позднее.

Часы на башне Военной школы пробили половину двенадцатого, когда, окончив перевязку, Жильбер и Питу вышли от Бийо.

Жильбер поручил раненого заботам санитаров: он сделал все, что было в его силах; теперь оставалось положиться на природу.

Доктор обещал зайти на следующий день.

Питу и Жильбер сели в карету доктора, ожидавшую у дверей госпиталя; доктор приказал ехать на улицу Кок-Эрон.

Во всем квартале не было ни огонька.

Питу звонил в дверь уже около четверти часа и собрался было взяться за молоток, как вдруг услышал скрип, но не входной двери, а двери, ведшей из каморки привратника; хриплый недовольный голос нетерпеливо спросил:

— Кто там?

— Я, — отвечал Питу.

— Кто вы?

— А-а, верно… Анж Питу, капитан Национальной гвардии… Анж Питу?.. Не знаю такого!

— Капитан Национальной гвардии!

— Капитан… — повторил привратник, — капитан…

— Капитан! — еще раз проговорил Питу, напирая на свое звание, которое, как он знал, звучало довольно внушительно.

И действительно, в те времена Национальная гвардия пользовалась не меньшей славой, чем армия, и привратник подумал, что имеет дело с одним из адъютантов Лафайета.

Вот почему он несколько смягчился, но, по-прежнему не отпирая, а только подойдя поближе, спросил:

— Так что вам угодно, господин капитан?

— Я хочу поговорить с графом де Шарни.