Обратный отсчет - читать онлайн книгу. Автор: Анна Малышева cтр.№ 61

– Девка, девка! – Кто-то крепко хватает ее за плечо, Даша вскрикивает, как подстреленная, и чуть не лишается чувств. Но это не опричная стража, это Арина-блаженненькая стоит над ней, бесстыдно распустив громадный живот под бурой от грязи полотняной сорочкой. Вместо пояска на сорочке – тяжелая железная цепь, которая позванивает при каждом движении женщины. Эта цепь знаменита среди богатых боярынь и купчих, «мающихся неплодством». Происхождение ее загадочно, но действенность неоспорима. Стоит Арине обвить этой цепью стан любой женщины – та обязательно забеременеет. Однако Арина капризна и своевольна, как все юродивые, и помогает далеко не всем. В иной дом идет по первому зову, держит себя кротко, приветливо, а в другом богатом тереме порога не переступит, а то еще хуже – забросит на крышу дохлую кошку, зажмет нос, как от вони, и опрометью кинется бежать, громыхая цепью. Тогда горе просившей – это верный знак, что потомства у нее не будет. Деньги, которые Арина требует и получает за обвивание цепью, тоже расходуются сообразно ее прихотям. То она закатывает для нищей братии роскошные пирушки – прямо на базарной площади, на голой земле. Сама Арина не ест, не пьет, не садится, а только ходит вокруг гостей и потчует. Иной раз поднесет угощение и прохожему – и тот счастлив безмерно. Яства из Арининых рук благоговейно съедаются, поделенные между всеми его домочадцами, и такая семья чувствует себя надолго защищенной от всех хворей и напастей. То Арина жертвует деньги на храм – и никогда не пожертвует на бедный, всегда на богатый. Как-то ее спросили, отчего она так поступает, и юродивая ответила, что на бедные храмы пусть жертвуют те, кто богаче ее, а богатой обители и ее нищей лепты довольно. Но самый знаменитый ее поступок связан с царем. Как-то в полдень, когда царь обедал со своими ближними опричниками, Арина появилась у дворцового крыльца с узелком в руках и потребовала, чтобы царь вышел. Иван, оставив трапезу, не замедлил появиться на крыльце и сам пригласил юродивую за свой стол. Однако Арина наотрез отказалась и, развернув узелок, протянула царю разложенные на тряпице куски сухого хлеба, вареной говядины с прилипшими к ним медными деньгами, остатки рыбного пирога и кислого сыра – всю свою добычу. «Слыхала я, что тебя в твоих золотых палатах голодом держат, так вот, батюшка, поешь! – она с низким поклоном поднесла дары побледневшему от волнения царю Ивану. – Все-то ты голоден, батюшка, все-то ты страждешь, кормилец! Хлебушко-от спрячь, притомишься – дак пожуешь, а прочее ешь при мне. А то твои присные уворуют, опять будешь голодом сидеть!» Рассказывали, что царь действительно прилюдно съел все поднесенные дары, как потребовала Арина, а медные деньги и сухой хлеб велел зашить в особую ладанку и носил ее у пояса, рядом с кинжалом. Юродивые не часто баловали царя такими знаками внимания, и поступок Арины чрезвычайно умилил и растрогал царя. «Божья душа, ей ведомо, как я терзаюсь! – сказал он как-то, вспоминая Арину. – Я как голодный гость на пиру, и разве среди всех нищих не самый сирый и убогий – я, их царь?» С тех пор он относился к Арине не иначе как с чисто сыновней почтительностью, а та к нему – с материнской нежностью и жалостью. Могущество юродивой было так велико, что ее начали остерегаться, хотя та ни разу не воспользовалась своим неограниченным влиянием на царя.

Вот какая женщина стоит рядом с Дашей, смотрящей на нее с выражением тупого и почтительного испуга. Даша слышала о знаменитой александровской юродивой от попутчиков, которые, подвыпив, отпустили немало сальных шуток по поводу ее вечного живота, а один, вовсе отчаянный, осмелился сказать, что Арина, может, вовсе не юродивая, а просто хитрая, как сам сатана, распутная баба, сумевшая отвести глаза самому царю, и втайне скопившая большие богатства.

На лице Арины в самом деле блуждает хитренькая улыбочка, но всякий, кто взглянул бы в ее огромные, почти белые, с крохотными зрачками глаза, сказал бы, что эта женщина не в себе. Улыбка и глаза живут на одном лице как будто врозь, не зная друг о друге, и это сильно кого-то напоминает Даше. Она вглядывается и снова вскрикивает, на миг увидев сквозь опухшее лицо юродивой бледный лик царя Ивана во время расправы.

– Девка, почто не плачешь? Девка, тебе плакать пора! – Арина снова трясет ее за плечо, рука у юродивой сильная и жесткая. – Что сидишь? Что не идешь?

– Куда? – Даша встает с колен, с трудом удерживаясь на затекших ногах.

– Домой иди, не шляйся. Боярской дочери шляться нечего!

– Я не боярская, – бормочет Даша, не зная, куда деться от пронзительного взгляда юродивой. Та все еще держит ее за плечо, будто опасаясь, что Даша сбежит. – Я милостыню прошу.

– А нынче многие бояре просят! – возражает та и смеется заливистым, безумным смехом. – У нас, бедных, просят, их за нами по пятам носит, у нас хлеб отбивают, нас, нищих, со свету сживают!

Даша молча отводит глаза – юродивая попала в точку. Девушка с детства приучена бояться и уважать этих людей, живущих мирским подаянием и говорящих правду в лицо всем, не различая богатства и положения. Им и священники не нужны – они говорят с Господом без посредников, напрямик, и хотя юродивые беднее любого последнего нищего, потому что часто и подаяния не собирают, и неизвестно чем живы, их почти все боятся и никогда не обижают – даже последние злодеи с волчьими сердцами.

– Не за милостыней ты в слободу притащилась, девка, а за женихом! – резко оборвав смех, говорит Арина. Ее безумные глаза смотрят прямо и серьезно, так что у Даши замирает сердце. Ей чудится, что юродивая вот-вот скажет что-то важное, и девушка боится дышать. – Все-то у тебя есть – и казна богатимая, и красное дитятко под сердцем, нету только отца-матери, чтобы выдать, да жениха, чтобы взять, да грех честью покрыть.

– У меня нету ничего, – начинает было Даша, но юродивая останавливает ее повелительным жестом. Она хмурится, и скашивает глаза, будто прислушиваясь к чему-то. Даша тоже прислушивается, затаив дыхание, но в соборе тихо. Настал глухой, пустой час между заутреней и обедней, и тишину нарушает лишь потрескивание сгорающих свечей, да шум дождя на паперти. Стоит Даше подумать о том, что отсюда надо уйти, снова окунуться в холод и грязь, как у нее начинают постукивать зубы. Арина же, босая, одетая лишь в рваную сорочку, как будто нечувствительна к холоду. От ее крепкого, налитого жизненной силой тела так и пышет огнем, и Дашу невольно тянет к юродивой, как к большой, жарко истопленной печке.

– Ничего не слышишь, девка? – спрашивает она наконец.

– Ничего, – шепотом отвечает Даша, затравленно озираясь.

– Знать, некрепко любишь, коли не слышишь. Я вот слышу – ходит-бродит по земле твой жених, тук-тук-тук – каблучками постукивает, сапожнишками поскрипывает, плеточкой посвистывает – тебя выглядывает!

– Неуж?!

Перед Дашей, как наяву, встает молодой Постников, синеглазый царский рында, попавший в опалу заедино с Басмановыми. Даша знает о нем только, что его взяли, да еще, что матушка не прочь была отдать ее за него… Где все это ныне? Все в прошлом, и вспоминать нечего. Случись чудо, найди она свое приданое, окажись Постников жив и не в заточении, посватайся он к ней… Даша отказала бы – иначе на свадебном пиру поднесли бы ее названому отцу дырявый кубок. Такого позора ей не вынести, даром, что вынесено уже много.