Конечно, она ему нравилась, эта девица. Вся, целиком, от
очень коротких, стильно подстриженных волос до маленьких ступней, обутых в
трогательные дешевые ботиночки. У нее была изумительная фигура — не худая, но и
не слишком полная, как раз такая, о которой можно сказать — «совершенство
форм». Бестелесных созданий, состоящих из острых углов, ребер, локтей и
жеребячьих выпуклых коленок, Филипп не любил, красоты их не понимал, в
ресторанах с ними скучал и никогда не мог взять в толк, чем хороша талия,
которую можно обхватить двумя пальцами, и кому это может доставить
удовольствие.
Итак, тело как раз было привлекательным. Филипп не без
удовольствия думал, что целый год это тело будет в его личном пользовании. Но
Александра Потапова, его будущая жена, состояла не только из тела…
Зачем ему громадный, грязный, тяжелый мешок ее проблем? Не
успеет он и глазом моргнуть, как ему придется помогать ей тащить его, или он
ничего не понимает в жизни.
Именно такие женщины, как Александра, и умеют подобраться
совсем близко, так что очень скоро и не различишь — где одна душа и где другая
и когда они начинают сливаться воедино. Именно такие женщины и могут со
временем стать необходимыми, как воздух и вода, да простится ему банальность
этого сравнения. Именно они, а не волшебные создания с ангельскими голосами
по-настоящему опасны: с ними очень легко привыкнуть к мысли, что жизнь и
вправду можно с кем-нибудь разделить, и тогда одиночество тебе не грозит…
Все это так, но решение принято, и менять его он не
собирается. Он женится в Москве на неизвестной сумасшедшей только для того,
чтобы отвязаться от ангела и его семейства. И только.
И все-таки — позвонить или нет, и если позвонить, то что
сказать?
Филипп покосился на телефонную трубку и, тяжело вздыхая —
будто старик, обремененный годами, — отправился на кухню варить кофе.
Насыпав в турку четыре ложки кофе, он неожиданно вспомнил
зловещее обещание начинающей Марии Медичи: отравить его при случае. Очевидно,
он и впрямь вывел ее из себя, раз она не только не сумела скрыть обиду, но еще
и вслух пожелала ему смерти. Это было серьезным нарушением все того же
неписаного свода правил, которому беспрекословно подчинялись все без исключения
ангелы, их друзья и подруги, родственники и знакомые. Маленькая дурочка,
решившая, что уж от нее-то он не уйдет.
Вновь поднялось острое, как игла, чувство недовольства
собой.
Не так нужно было поступить, не так. Следовало хотя бы
поговорить по-человечески. Но — Пресвятая Дева! — как он ненавидел подобного
рода объяснения и разговоры, как не любил — и не желал — углубляться в
лабиринты высоких душевных терзаний, предаваться которым обожают женщины!
Нет уж, пусть все остается как есть. Со своим
взбунтовавшимся чувством вины он как-нибудь справится, главное, обошлось без
длительных и многотрудных объяснений.
Задумавшись, Филипп чуть было не проворонил кофе.
Телефон зазвонил, когда он с цирковой ловкостью, буквально в
последнюю секунду, схватил турку с огня. Чертыхнувшись, Филипп осторожно
пристроил кофе на край невиданного доисторического сооружения, которое
именовалось почему-то плитой, и, отыскав в углу дивана трубку, нажал кнопку.
— Алло!
— Привет, — сказал холодный мужской голос совсем близко.
— Привет, — ответил Филипп и присел на край дивана. Этого
звонка он не ожидал.
— Может, ты объяснишь мне, что происходит? — Голос
окончательно заледенел. Филиппу казалось, что из трубки прямо ему в ухо дует
холодный северный ветер.
— Что я должен объяснить? — спросил он, помедлив.
— Ты что, в самом деле собрался жениться? Или просто
придумал себе новую игру?
— Почему это тебя интересует? — полюбопытствовал Филипп,
против воли начиная говорить обычным в разговорах с этим человеком
отстраненно-равнодушным тоном, ненавистным им обоим. — И как ты об этом узнал?
— К несчастью, я твой сын, и потому меня это интересует.
Давай лучше не будем задерживать друг друга. Мне, как и тебе, эти разговоры не
доставляют никакого удовольствия…
Поборов искушение отключить телефон, Филипп Бовэ с силой
потер затылок.
Это была его пожизненная каторга, наказание за грехи, и не
было на свете ничего хуже этого наказания…
— Хорошо, давай поговорим, — согласился он.
Они разговаривали, наверное, минуты три. Потом Филипп долго
пил кофе, грея о большую кружку озябшие руки. Он думал свои тяжелые, как
жернова, думы и совсем забыл, что собирался позвонить Александре.
Андрей Победоносцев сидел за громадным, красного дерева
столом в кабинете продюсера общественно-политического вещания первого канала,
ожидая, когда Илья — так запросто он называл теперь этого великого человека —
закончит разговор по телефону.
Кабинет был шикарный, только что евроотремонтированный, и
очень напоминал хозяина.
Вообще Андрей придерживался теории, что кабинеты гораздо
больше похожи на своих хозяев, чем, например, автомобили или собаки. Про собак
ему рассказывала бывшая жена. У нее была какая-то очередная слюнявая мечта:
когда у них появятся дети, они купят им здорового доброго пса, и он будет
катать их зимой на санках.
Вот, черт побери, запомнилась же ему эта глупость и до сих
пор лезет в голову, хотя в его голове не может и не должно быть места ни для
каких глупостей. Андрей даже опасливо глянул на великого человека,
развалившегося в кресле по ту сторону громадного стола, как будто он мог
подслушать крамольные Андреевы мысли. Но великий человек многозначительно кивал
и иногда одобрительно похохатывал в трубку, не обращая внимания на Андрея.
Андрей поправил безупречную складку на брюках и переложил
слева направо тяжелую кожаную папку, с которой никогда теперь не расставался.
Викин подарок.
Илья Цветков позвонил ему сегодня утром на мобильный и
предложил встретиться после обеда. Позвонил сам, даже не через секретаршу. Это
была неслыханная и невиданная милость, о которой Андрей еще месяц назад не смел
и мечтать.
— Ну и что? — потягиваясь среди алых шелковых простыней,
спросила Вика, когда, совершенно ошеломленный, он положил трубку и сказал ей,
кто звонил. — Поду-умаешь! Привыкай, дорогой. Теперь они будут с тобой считаться.
— Почему? — тупо спросил Андрей.
— Потому, что ты теперь со мной, — нараспев произнесла Вика
и, перекатившись на необъятной кровати, игриво ущипнула его за живот. Ему было
больно, но он стерпел. — Потому, что теперь они все будут делать то, что нужно
тебе, понимаешь? Ты думаешь, этот Цветков, который в АПН три рубля зарплаты
получал, не дорожит своим местом, где ему со всех сторон текут в карманы ручьи
твердоконвертируемой валюты? А вывел его в люди мой папанька,
облагодетельствовал, можно сказать. Так что привыкай, Андрей Николаич. Не всем
так везет, как тебе…