– Вы говорите, участие? – переспросил озадаченный герцог.
– Конечно. Разве вы забыли, Франсуа, что вам рекомендовала его ваша сестра?
– Верно, – глухим голосом ответил герцог. – Потому мне и хотелось быть ему полезным, а доказательством служит то, что я, опасаясь, как бы его вишневый плащ не навлек на него подозрений, поднялся к чему и унес плащ к себе.
– Что ж, это очень умно, – заявил Генрих. – Теперь я мог бы не только побиться об заклад, но даже поклясться, что это был Ла Моль.
– Даже на суде? – спросил Франсуа.
– Ну конечно, – ответил Генрих. – Наверное, он приходил ко мне с каким-нибудь поручением от Маргариты.
– Если бы я был уверен, что могу опереться на ваше свидетельство, я даже выступил бы против него как обвинитель, – сказал герцог Алансонский.
– Если вы, брат мой, выступите с обвинением, то вы понимаете, что я не стану вас опровергать.
– А королева? – спросил герцог Алансонский.
– Ах да! Королева!
– Надо узнать, как поведет себя она.
– Это я беру на себя.
– А знаете, ей, пожалуй, выгодно будет поддержать нас. Ведь этот молодой человек приобретет теперь громкую славу храбреца, и слава эта обойдется ему очень дешево, – он купит ее в кредит. Правда, возможно и то, что она будет стоить ему вместе с процентами и всего капитала.
– Ничего не поделаешь, черт побери! – заметил Генрих. – Ничто не дается даром в этом мире.
С улыбкой помахав герцогу Алансонскому рукой, он осторожно высунул голову в коридор; убедившись, что никто их не подслушивал, он быстро проскользнул на потайную лесенку, которая вела в покои Маргариты.
Королева Наваррская была взволнована не меньше мужа. Ночная вылазка против нее и герцогини Неверской, затеянная королем, герцогом Анжуйским, герцогом де Гизом и Генрихом, которого она тоже узнала, сильно ее встревожила. Несомненно, у них не было никаких улик против нее; привратник, которого отвязали от решетки Ла Моль и Коконнас, уверял, что не промолвил ни слова. Но четыре высоких особы, которым два простых дворянина – Ла Моль и Коконнас – оказали сопротивление, свернули со своей дороги не случайно, прекрасно зная, зачем они свернули. Остаток ночи Маргарита провела у герцогини Неверской и вернулась в Лувр на рассвете. Она легла в постель, но не заснула: она вздрагивала при малейшем шуме.
В мучительной тревоге Маргарита вдруг услышала стук в потайную дверь и, узнав от Жийоны, пришел, велела впустить посетителя.
Генрих остановился на пороге; он нисколько не походил на оскорбленного мужа – на его тонких губах играла его обычная улыбка и ни один мускул на лице не выдавал того страшного волнения, которое он пережил несколько минут назад.
Глазами он как бы спрашивал Маргариту, не позволит ли она ему остаться с ней наедине. Маргарита поняла взгляд мужа и сделала Жийоне знак уйти.
– Я знаю, как вы привязаны к вашим друзьям, я боюсь, что принес вам неприятное известие, – заговорил Генрих.
– Какое, сударь? – спросила Маргарита.
– Один из самых милых наших людей сильно скомпрометирован.
– Кто же это?
– Милейший граф де Ла Моль.
– Граф де Ла Моль скомпрометирован! Чем же?
– Как участник событий минувшей ночи. Несмотря на умение владеть собой, Маргарита покраснела, но в конце концов пересилила себя.
– Каких событий? – спросила она.
– Как? Неужели вы не слыхали страшного шума, какой поднялся в Лувре ночью? – спросил Генрих.
– Нет.
– С чем вас и поздравляю, – с очаровательным простодушием сказал Генрих, – это говорит о том, как крепко вы спите.
– А что же здесь произошло?
– А то, что наша добрая матушка приказала Морвелю и шести стражникам арестовать меня.
– Вас? Вас?!
– Да, меня.
– Но на каком же основании?
– Кто может знать основания, которыми руководствуется столь глубокий ум, как ум вашей матушки? Я их уважаю, но не знаю.
– Так вы не ночевали дома?
– Нет, но, по правде говоря, случайно. Вы угадали, я не был дома. Вечером король пригласил меня пойти с ним в город, но пока меня не было дома, там был Другой человек.
– Кто же этот человек?
– По-видимому, граф де Ла Моль.
– Граф де Ла Моль? – с изумлением переспросила Маргарита.
– Черт возьми! Экий молодец этот малыш-провансалец! – продолжал Генрих. – Представьте себе, он ранил Морвеля и убил двух стражников!
– Ранил Морвеля и убил двух стражников? Быть не может!
– Как? Вы сомневаетесь в его храбрости?
– Нет, я только говорю, что де Ла Моль не мог быть у вас.
– Почему же он не мог быть у меня?
– Да потому, что... потому что... он был в другом месте, – смущенно ответила Маргарита.
– А-а! Если он может доказать свое алиби – тогда дело другое, – сказал Генрих. – Он просто скажет, где он был, и вопрос будет исчерпан.
– Где он был? – в смятении повторила Маргарита.
– Ну да!.. Сегодня его арестуют и допросят. К сожалению, против него есть улики...
– Улики! Какие же?
– Человек, оказавший такое отчаянное сопротивление, был в вишневом плаще.
– Да, такого плаща нет ни у кого, кроме Ла Моля... хотя я знаю и другого человека...
– Конечно, знаете, я тоже... Но вот что получится: если у меня в спальне был не Ла Моль, значит, это был другой человек в таком же вишневом плаще. А ведь вы знаете, кто это?
– Боже мой!
– Вот где наш подводный камень! Вы его видите так же хорошо, как я, – доказательством тому ваше волнение. А потому потолкуем теперь так, как говорят люди о самой желанной в мире вещи – о престоле... и... о самом драгоценном благе – о своей жизни... Если арестуют де Муи – мы погибли!
– Я понимаю.
– А де Ла Моль никого не скомпрометирует, если только вы не считаете его способным сочинить какую-нибудь сказку. Ну, положим, он скажет, что был где-то с дамами... почем я знаю?
– Если вы опасаетесь только этого, – отвечала Маргарита, – то можете быть спокойны... он ничего не скажет.
– Вот как! – сказал Генрих. – Ничего не скажет, даже если ему придется заплатить за молчание смертью?
– Не скажет.
– Вы уверены?
– Ручаюсь.
– Значит, все складывается к лучшему, – вставая, сказал Генрих.
– Вы уходите? – с волнением спросила Маргарита.