Скатертью дорожка.
И она положила трубку на место. Он уж не позвонит. Телефон
тут же зазвонил. Она сняла трубку:
— Алло!
— Элла Борисовна, — узнала она голос соседа со
второго этажа, — простите великодушно, у вас не найдется клей
«Супермомент»?
— Кажется, где-то был, я сейчас посмотрю. Ага, есть, и
еще не совсем высох. Заходите!
— Благодарю вас, а то у меня тут… Так я зайду минут
через десять?
— Пожалуйста.
Сейчас будет приводить себя в божеский вид, —
усмехнулась Элла. Весьма галантный дядька. Всегда при галстуке является. Надо и
мне что-то надеть. Она была в легком, совсем коротком халатике, который
безбожно сел после стирки, но выбрасывать было жалко, уж больно он уютный. И
она накинула домашнее платье, привезенное Машкой из Израиля, — длинный
синий балахон из трикотажа с нарисованными на груди белыми ромашками. Этот
туалет не брало ничто — ни время, ни бесчисленные стирки. Ромашки были как
новые! К тому же он не мялся и гладить его не было нужды.
Исключительно удобно!
Вскоре раздался звонок в дверь. Элла побежала открывать. На
пороге стоял… Воронцов.
— Вы? — ахнула Элла.
— Я! Вот… — Он протягивал ей букет крошечных белых
хризантем с темно-розовой серединкой.
Они очень понравились Элле. Но самое странное было то, что
она не взволновалась, а, наоборот, как-то вдруг успокоилась. И обрадовалась,
конечно.
— Вы позволите войти? — спросил он после довольно
долгой паузы, во время которой они смотрели друг другу в глаза, и от этого
стремительно рушились все разделявшие их барьеры.
— Ах да, конечно, — пролепетала Элла, впуская его
в квартиру. — Пожалуйста, проходите. Как вы меня нашли? На визитке нет
адреса…
— По мобильнику. Я послал эсэмэску Махотину. Срочно
сообщи адрес Эллы. Он и сообщил…
В этот момент в дверь опять позвонили.
— Кто это?
— Сосед.
Элла распахнула дверь, уже держа в руке тюбик клея.
— Элла Борисовна, рад приветствовать… — начал сосед,
очевидно предполагая, что его пригласят войти, может быть, напоят чаем с чем-то
вкусным, поговорят по душам… Но он мгновенно оценил обстановку, покорно и
понуро взял клей и, пробормотав слова благодарности, ушел.
Элла закрыла за ним дверь и повернулась к гостю. Он стоял
совсем близко к ней, и она почти уткнулась носом ему в грудь. Он был
значительно выше нее.
— Элла, я сам ничего не понимаю, это какое-то
наваждение… Почему меня так к вам тянет… Практически с первого взгляда…
Практически… Да… Я понимаю, что все это дико… Отчасти даже неприлично… То есть
вам может так показаться…
— Ну и пусть, — сказала Элла.
— Что?
— Пусть неприлично… Мне плевать…
В ответ он так сжал ее в объятиях, что она едва не
задохнулась. Он поцеловал ее, она закрыла глаза и сразу увидела золотых пчел,
как на воображаемом покрывале Ивана Аркадьича. После Витьки она их ни разу не
видела. Они были такие красивые и что-то жужжали, жужжали… Полночи напролет.
Она проснулась первой, глянула на часы и в ужасе вскочила.
Чемодан не собран, цветы не политы, такси не заказано. А может, лучше остаться,
никуда не ехать? Как можно сейчас пережить разлуку? Никогда и ни с кем ей не
было так хорошо, она забыла о том, что отнюдь не сильфида, она видела и
чувствовала кожей и всеми фибрами души, что нравится ему такая, как есть, а уж
как он ей нравился… К черту, не поеду, вот сейчас позвоню Машке и откажусь…
Нет, так нельзя. Машка старая подруга, верная, преданная, нельзя испортить ей
отдых из-за первого попавшегося мужика, даже такого… Да и вообще, так поступила
бы курица. Я должна наступить на горло своей куриной песне и улететь! А он
пусть ждет и терзается. Кстати, еще не факт, что он будет терзаться. Я-то точно
буду, а он… Кто его знает… Но безусловно лучше думать, что он терзаться не станет.
Полезнее для всех, и для меня, и для Машки. Надо на эту неделю забыть о нем,
совсем забыть, так куда легче перенести мысль, что он забудет обо мне… Тьфу ты,
черт, совсем запутаться можно! Она молниеносно собрала. чемодан и уже хотела
вызвать такси, потом подумала: может, он отвезет ее в аэропорт? Как приятно
было бы… Но нет, это куриные надежды. И она вызвала такси на девять часов.
Потом приняла душ, привела себя в порядок, оделась, проверила документы и лишь
после этого заглянула в спальню. Он лежал, закинув руки за голову, и смотрел на
нее.
В его взгляде ей почудилось что-то такое, отчего ей
захотелось все послать к черту и кинуться к нему.
Но она себе этого не позволила. Что ж я, курица перед
петухом?
— Митя, пора вставать!
— Ничего подобного, иди ко мне! — проворковал он,
протягивая к ней руки.
— Нет, я через час улетаю!
— Улетаешь? Куда? — поразился он и сел в кровати.
— В Тунис.
— В Тунис? Зачем?
— Отдыхать!
— Что ж ты молчала?
— Почему? Я говорила, что улетаю…
— Правда? Я как-то пропустил мимо ушей.
И когда ты едешь?
— Я заказала такси на девять.
— Такси?
— Ну да.
— Отмени заказ, я сам тебя отвезу! В Шереметьево?
— Нет, в Домодедово.
— Неважно, я тебя отвезу!
— Не стоит, машина заказана, зачем тебе тратить столько
времени впустую?
— Почему — впустую? Побыть лишний час с любимой
женщиной…
— Ох, не надо этого…
— Чего? — не понял он и, нисколько не стесняясь,
встал и начал одеваться. Но вдруг замер, засунув одну ногу в джинсы. —
Постой, а с кем ты едешь в Тунис?
— С подругой.
Она ждала этого вопроса уже давно.
— Тогда тем более я тебя провожу. Хочу посмотреть на
подругу.
Элле вдруг стало скучно. Все было так прекрасно, так
небанально, а этот утренний разговор был так похож на разговоры с Мишей…
Неужели утро действительно настолько мудренее вечера? И этот человек ничем не
лучше других, таких же банальных и скучных?
— Нет, — твердо сказала она. — Я не хочу,
чтобы ты меня отвозил.
— Не понимаю, — пожал он плечами.
— И не надо. Иди лучше завтракать.
На завтрак она приготовила горячие бутерброды из всего, что
оставалось в доме, — немножко докторской колбасы, немножко сыра, помидор,
капелька майонеза, веточка базилика.
— Потрясающе! — воскликнул он:
— И когда ты успела?