– Но ведь ты не уговоришь его.
– Я и не буду уговаривать. Я буду с ним по-прежнему, войди
он хоть сейчас. Но я должна приискать средство, чтоб ему было легко оставить
меня без угрызений совести. Вот что меня мучит, Ваня; помоги. Не присоветуешь
ли чего-нибудь?
– Такое средство одно, – сказал я, – разлюбить его совсем и
полюбить другого. Но вряд ли это будет средством. Ведь ты знаешь его характер?
Вот он к тебе пять дней не ездит. Предположи, что он совсем оставил тебя; тебе
стоит только написать ему, что ты сама его оставляешь, а он тотчас же прибежит
к тебе.
– За что ты его не любишь, Ваня?
– Я!
– Да, ты, ты! Ты ему враг, тайный и явный! Ты не можешь
говорить о нем без мщения. Я тысячу раз замечала, что тебе первое удовольствие
унижать и чернить его! Именно чернить, я правду говорю!
– И тысячу раз уже говорила мне это. Довольно, Наташа;
оставим этот разговор.
– Я бы хотела переехать на другую квартиру, – заговорила она
опять после некоторого молчания. – Да ты не сердись, Ваня...
– Что ж, он придет и на другую квартиру, а я, ей-богу, не
сержусь.
– Любовь сильна; новая любовь может удержать его. Если и
воротится ко мне, так только разве на минуту, как ты думаешь?
– Не знаю, Наташа, в нем все в высшей степени ни с чем
несообразно, он хочет и на той жениться и тебя любить. Он как-то может все это
вместе делать.
– Если б я знала наверно, что он любит ее, я бы решилась...
Ваня! Не таи от меня ничего! Знаешь ты что-нибудь, чего мне не хочешь сказать,
или нет?
Она смотрела на меня беспокойным, выпытывающим взглядом.
– Ничего не знаю, друг мой, даю тебе честное слово; с тобой
я был всегда откровенен. Впрочем, я вот что еще думаю: может быть, он вовсе не
влюблен в падчерицу графини так сильно, как мы думаем. Так, увлечение...
– Ты думаешь, Ваня? Боже, если б я это знала наверное! О,
как бы я желала его видеть в эту минуту, только взглянуть на него. Я бы по лицу
его все узнала! И нет его! Нет его!
– Да разве ты ждешь его, Наташа?
– Нет, он у ней; я знаю; я посылала узнавать. Как бы я
желала взглянуть и на нее... Послушай, Ваня, я скажу вздор, но неужели же мне
никак нельзя ее увидеть, нигде нельзя с нею встретиться? Как ты думаешь?
Она с беспокойством ожидала, что я скажу.
– Увидать еще можно. Но ведь только увидать – мало.
– Довольно бы того хоть увидать, а там я бы и сама угадала.
Послушай: я ведь так глупа стала; хожу-хожу здесь, все одна, все одна, – все
думаю; мысли как какой-то вихрь, так тяжело! Я и выдумала, Ваня: нельзя ли тебе
с ней познакомиться? Ведь графиня (тогда ты сам рассказывал) хвалила твой
роман; ты ведь ходишь иногда на вечера к князю Р***; она там бывает. Сделай,
чтоб тебя ей там представили. А то, пожалуй, и Алеша мог бы тебя с ней
познакомить. Вот ты бы мне все и рассказал про нее.
– Наташа, друг мой, об этом после. А вот что: неужели ты
серьезно думаешь, что у тебя достанет сил на разлуку? Посмотри теперь на себя:
неужели ты покойна?
– Дос-та-нет! – отвечала она чуть слышно. – Все для него!
Вся жизнь моя для него! Но знаешь, Ваня, не могу я перенести, что он теперь у
нее, обо мне позабыл, сидит возле нее, рассказывает, смеется, помнишь, как
здесь, бывало, сидел... Смотрит ей прямо в глаза; он всегда так смотрит; и в
мысль ему не приходит теперь, что я вот здесь... с тобой.
Она не докончила и с отчаянием взглянула на меня.
– Как же ты, Наташа, еще сейчас, только сейчас говорила...
– Пусть мы вместе, все вместе расстанемся! – перебила она с
сверкающим взглядом. – Я сама его благословлю на это. Но тяжело, Ваня, когда он
сам, первый, забудет меня? Ах, Ваня, какая это мука! Я сама не понимаю себя:
умом выходит так, а на деле не так! Что со мною будет!
– Полно, полно, Наташа, успокойся!..
– И вот уже пять дней, каждый час, каждую минуту... Во сне
ли, сплю ли – все об нем, об нем! Знаешь, Ваня: пойдем туда, проводи меня!
– Полно, Наташа.
– Нет, пойдем! Я тебя только ждала, Ваня! Я уже три дня об
этом думаю. Об этом-то деле я и писала к тебе... Ты меня должен проводить; ты
не должен отказать мне в этом... Я тебя ждала... Три дня... Там сегодня
вечер... он там... пойдем!
Она была как в бреду. В прихожей раздался шум; Мавра как
будто спорила с кем-то.
– Стой, Наташа, кто это? – спросил я, – слушай!
Она прислушалась с недоверчивою улыбкою и вдруг страшно
побледнела.
– Боже мой! Кто там? – проговорила она чуть слышным голосом.
Она хотела было удержать меня, но я вышел в прихожую к
Мавре. Так и есть! Это был Алеша. Он об чем-то расспрашивал Мавру; та сначала
не пускала его.
– Откудова такой явился? – говорила она, как власть имеющая.
– Что? Где рыскал? Ну уж иди, иди! А меня тебе не подмаслить! Ступай-ка; что-то
ответишь?
– Я никого не боюсь! Я войду! – говорил Алеша, немного,
впрочем, сконфузившись.
– Ну ступай! Прыток ты больно!
– И пойду! А! И вы здесь! – сказал он, увидев меня, – как
это хорошо, что и вы здесь! Ну вот и я; видите; как же мне теперь...
– Да просто войдите, – отвечал я, – чего вы боитесь?
– Я ничего не боюсь, уверяю вас, потому что я, ей-богу, не
виноват. Вы думаете, я виноват? Вот увидите, я сейчас оправдаюсь. Наташа, можно
к тебе? – вскрикнул он с какой-то выделанною смелостию, остановясь перед
затворенною дверью.
Никто не отвечал.
– Что ж это? – спросил он с беспокойством.
– Ничего, она сейчас там была, – отвечал я, – разве
что-нибудь...
Алеша осторожно отворил дверь и робко окинул глазами
комнату. Никого не было.
Вдруг он увидал ее в углу, между шкафом и окном. Она стояла
там, как будто спрятавшись, ни жива ни мертва. Как вспомню об этом, до сих пор
не могу не улыбнуться. Алеша тихо и осторожно подошел к ней.
– Наташа, что ты? Здравствуй, Наташа, – робко проговорил он,
с каким-то испугом смотря на нее.
– Ну что ж, ну... ничего!.. – отвечала она в ужасном
смущении, как будто она же и была виновата. – Ты... хочешь чаю?
– Наташа, послушай... – говорил Алеша, совершенно
потерявшись. – Ты, может быть, уверена, что я виноват... Но я не виноват; я
нисколько не виноват! Вот видишь ли, я тебе сейчас расскажу.
– Да зачем же это? – прошептала Наташа, – нет, нет, не
надо... лучше дай руку и... кончено... как всегда... – И она вышла из угла;
румянец стал показываться на щеках ее.