Исток зла - читать онлайн книгу. Автор: Александр Афанасьев cтр.№ 46

Полицейских не было, но были военные. Опять военные — и очень много, что указывало на расположение вблизи этого места воинских частей. Причем воинских частей, расположенных не в месте постоянной дислокации, потому как персы переняли у нашей армии такое понятие, как магазин военной торговли, где торгуют по сниженным ценам и даже под запись, вычитая потом нужную сумму из денежного довольствия. А если нет такого магазина, значит, приходится идти в город и покупать нужное там. Вот видите, как легко можно получить разведывательную информацию — и вовсе не нужно для этого лезть через охраняемый периметр. Понаблюдав за тем, что покупали солдаты, я и вовсе приуныл — среди покупок были теплые вещи. Здесь теплые вещи не нужны, здесь жара — они нужны в горной местности, где снег бывает даже днем. Такие вещи покупали, судя по знакам различия, только офицеры, значит, они что-то знали, а солдаты — нет…

Треск автоматной очереди полоснул бритвой по нервам, кто-то закричал, улица в одно мгновение превратилась в сумасшедший дом или, как говорят американцы, в китайскую пожарную тревогу [59] . Кто-то толкнул меня, да так, что я едва не свалился с ног, но сохранил равновесие. Отправляясь в поездку, я всё же взял с собой пистолет, флотский автоматический «браунинг», хоть мне это было не по чину и не по званию (пуля, впрочем, ни чинов, ни званий не выбирает), вспомнив старую народную мудрость: если пистолет находится хоть на миллиметр дальше, чем ты до него можешь дотянуться, считай, что у тебя его нет. Всё, что успел сделать, — это заметить место между двумя выставленными прямо на улицу лотками, один с тканями, второй с лучшим в мире персидским изюмом, повалиться туда, спасаясь от пуль, и выхватить пистолет. Торговцы, видимо, наученные горьким опытом, уже лежали на земле, даже не пытаясь спасти свой товар. Я встретился глазами с одним из них — в его глазах плескался страх…

Стрельба закончилась так же неожиданно, как началась. Кто-то что-то кричал, даже не кричал, а выл, но больше не стреляли. Делать здесь было совершенно нечего, Захедан относился к городам, посещение которых иностранцам, а тем более дипломатам, не рекомендовалось категорически. Поэтому, сунув пистолет в карман, я решил просто уйти, но поскольку улица была уже перекрыта с двух сторон, решил пройти через одну из лавок, полагая, что у нее должен быть какой-то задний вход, откуда получают товары.

Решение было неудачным. Я не успел сделать и пару шагов внутрь лавки, не успел ничего сказать, как появившийся из-за тюков с товаром перс сильно и неожиданно толкнул меня в грудь, в глазах у него плескалась злоба. Тут же кто-то ударил меня по спине. Повернувшись, я увидел здоровенного усатого детину в грязной одежде и с палкой — тот самый торговец, он уже успел встать, побороть свой страх и где-то найти палку. От второго удара я уклонился, а третий провел уже сам, и удар по лицу с размаху оказался как нельзя кстати. Кто-то с силой толкнул меня в бок — не ударил, а именно толкнул, детина с палкой бросил ее и схватился за лицо — нос сломан, а возможно, и пары зубов лишился. В этот момент на улице засвистели, пронзительно и резко, и толпа как-то разом отхлынула от меня. Решив, что прибыли стражи порядка, я, не сходя с места, поднял руки…

Черт… У индусов есть такое понятие — карма, это почти то же самое, что наша судьба, но карму можно изменить даже при жизни своими сознательными действиями. Так вот, неужели у меня карма такая, что я постоянно попадаю в разные переделки?

Жандармы, а это были именно они, обращались со мной настороженно, но не грубо, даже не ударили ни разу. Надели на руки наручники, на голову черный мешок, после чего куда-то повели и посадили в машину. Пистолет, надо думать, нашли и отобрали, не совсем тупые — вещественное доказательство как-никак.

Мешок с меня сняли примерно через полчаса, и я обнаружил, что сижу в каком-то фургоне с глухим, без окон кузовом, а напротив меня сидит худой и смуглый, с аккуратными, в подражание шахиншаху усиками, жандармский офицер.

Офицер что-то спросил меня, по-видимому, на фарси, язык я уже частично понимал, но ответить ему на его языке не мог.

— Я говорю по-русски. Я посланник при дворе Его Светлейшества и обладаю дипломатической неприкосновенностью.

Офицер тоже перешел на русский, он знал русский, как все персы, пусть даже и похожие на арабов [60] .

— Вы можете это доказать?

— Сударь, мои документы находятся во внутреннем кармане моей ветровки, и если вы потрудитесь разомкнуть наручники, я с радостью их вам продемонстрирую.

Офицер расстегивать наручники не стал, вместо этого он ощупал мою одежду и достал все документы, что там у меня были, а также и деньги, сцепленные зажимом. Деньги он, вопреки моим ожиданиям, не сунул в свой карман, а положил на колени, после чего принялся вдумчиво и неспешно, так, как это обычно делают люди, плохо умеющие читать, просматривать один документ за другим. Я молча ждал.

— Что вы делали в Захедане? — наконец спросил жандарм. — Это закрытая для иностранцев зона, сюда нельзя.

— Сударь, как видите, я есть тот, за кого себя выдаю, и мои документы неопровержимо свидетельствуют об этом. Если вы сделаете милость и освободите мои изрядно затекшие руки, я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы.

Окончательно решив, что человек, столь изысканно и витиевато выражающийся, не может быть никем иным, кроме как дворянином, жандарм сделал мне знак встать — в фургоне была высокая крыша, позволяющая стоять в полный рост, и еще место оставалось — и отомкнул наручники. Руки мои и впрямь изрядно затекли от них, потому как местные жандармы надевали наручники со всем усердием. Чтобы впивались в кожу.

— Премного благодарен. — Я начал растирать кисти, чтобы быстрее восстановить ток крови, а то пальцы уже стали неметь.

— Что вы делали в Захедане? — с упорством японской куклы-неваляшки с голосовой платой внутри повторил жандарм.

— Сударь, мое имя Александр Воронцов, я посланник при дворе Его Светлейшества от Российской империи и личный друг Его Светлейшества. Я не намерен давать вам какой-либо отчет в своих действиях, потому как обладаю дипломатической неприкосновенностью.

Жандарм скривился.

— Вы хотите сказать…

— Я ничего не хочу сказать, кроме того, что уже сказал. Потрудитесь вернуть мне мои документы и вещи.

Не пережимаю? А черт его знает?..

Не пережал — жандарм сменил тон с повелительно-хамского на несколько другой.

— Сударь, прошу простить за причиненные неудобства, но мы расследуем убийство. Мои люди каким-либо образом нарушили закон в отношении вас?

— Не думаю. Хотя я плохо знаю ваши законы.

— Сударь, для нас важна каждая мелочь, и мы просим рассказать о том, что вы видели сегодня…