– С-сука!!! Кусаться вздумала?! – вслед за возмущенным ревом из дома донесся звук пощечины и придушенный вскрик леди Мэйнарии. Я похолодел и снова повторил свое «Элмао-коити-нарр…».
Несколько одетых во что попало мужиков, сгрудившихся возле ложа леди Мэйнарии, жили тем, что там происходило. Поэтому не слышали ни криков их умирающих товарищей, ни звука моих шагов.
Первые двое умерли, даже не успев меня увидеть. Третий, стоявший рядом с сундуком, увидел. И даже успел схватиться за рукоять меча с витым эфесом и ножнами, украшенными драгоценными камнями. Но пропустил удар в переносицу и мешком свалился на пол.
Потом повернулись сразу трое, и я, вбив посох в висок здоровяку в плаще со споротым гербом и грязными бархатными шоссами, выпустил древко из рук: для любого удара, кроме тычковых, требовалось место. А его у меня уже не было.
Пока рука срывала с пояса клевец, я подцепил ногой щиколотку мальчишки в рыжем жиппоне и драных кожаных брюках, выколол ему глаза и чуть не оглох от его истошного вопля. Потом скользнул влево, уходя от удара ножом, и запоздало понял смысл донесшихся до меня слов:
– Хватит дергаться, дура! А то сломаю обе руки!!!
После этого бой превратился в отрывистые картины, почти не связанные друг с другом:
Кисть с зажатым в ней кинжалом на миг замерла между рукоятью чекана и моим правым запястьем, а потом резко опустилась вниз.
Хрустнула ломающаяся кость.
Перед глазами мелькнули ослабевшие пальцы, из которых медленно вываливался кинжал. И пол с обрывком чьего-то плаща.
Клюв коротко клюнул за чью-то ключицу. И тут же выскользнул из раны, освобождая дорогу рвущейся к потолку багряной струе.
Неосмотрительно выставленное вперед колено медленно смялось под пяткой чекана. А через мгновение клюв дотянулся до вытаращенного глаза седобородого дядьки в до блеска отполированной кольчуге.
Вошел. Чуть ли не по рукоять. Дядька начал валиться навзничь и открыл мне жирный затылок мужика в алом жиппоне, стоящего на коленях над моей Ларкой и пытающегося развязать мотню…
Я ударил. Изо всех сил: клюв, перебив позвоночник, пробил горло и выглянул между ключиц. Замерев хорошо если на расстоянии ладони от испуганного лица сестры.
Она вытаращила глаза, вырвала кисти из захвата, уперлась руками в грудь насильника и попыталась его оттолкнуть. Куда там – тело обмякло и… мне пришлось приложить все силы, чтобы уронить его на пол…
– Сзади… – одними губами произнесла Ларка, и я упал. На нее. Чтобы уйти от удара в спину.
Меч просвистел выше. И я, скатившись на пол, лягнул сапогом в оказавшееся рядом колено. А когда атаковавший меня мужик начал клониться вперед, взметнулся вверх и ткнул его пальцами в глаза…
– Па-а-аскуда-а-а… – протяжно завыл он, выронил клинок и закрыл лицо руками.
В количестве и внешнем виде перстней, «украшающих» его пальцы, была какая-то неправильность. Поэтому, сместившись в сторону, я отправил его не к Двуликому, а в долгое-долгое забытье. Потом заметил шевеление у двери и подобрал с пола клевец: надо было упокоить недобитков. И разобраться с метателем ножей.
Глава 23
Баронесса Мэйнария д’Атерн
Третий день второй десятины третьего лиственя
Капелька крови, сорвавшаяся с клюва чекана, падает мне на грудь и расплывается по коже безобразным красным пятном. А на отточенном острие начинает набухать вторая.
Почти задохнувшись от смрадного выдоха в лицо, непонимающе разглядываю окрашенный алым кусок стали, возникший в горле насильника. Снова дергаюсь, рвусь из последних сил… и вдруг понимаю, что мои руки свободны!
Изо всех сил упираюсь в его грудь, скольжу пальцами по потной и покрытой густым волосом коже, пытаюсь оттолкнуть наваливающееся на меня тело и чувствую, как меня вдавливает в ложе.
Не хватает воздуха…
Судорожно вдыхаю, слышу жуткое клокотание в его груди и натыкаюсь взглядом на льющуюся из его рта струйку смешанной с кровью слюны.
Меня передергивает от омерзения. Бьюсь, пытаясь сдвинуть колени и вдруг ощущаю, что навалившийся на меня мужик начинает валиться в сторону!
Толкаю. Яростно, на выдохе. И вижу, как из-за его спины возникает забрызганное кровью лицо Бездушного.
Несколько мгновений не верю своим глазам. Потом начинаю открывать рот, чтобы заорать от счастья, и вдруг замечаю расплывчатую тень за его спиной.
Взгляд выхватывает тусклую серую полосу, только-только устремляющуюся вперед, и я выдыхаю:
– Сзади…
Широченная шея с чудовищно вздутыми венами летит мне в лицо. Небритый подбородок больно бьет в нос, и я на пару мгновений слепну от боли.
Перед глазами мелькают разноцветные пятна, а из глаз сами собой льются слезы.
Пытаюсь вдохнуть. Чувствую, что тяжесть, придавливавшая меня к ложу, куда-то исчезла. Потом откуда-то издалека слышу жуткий хруст и истошный крик:
– Паскуда-а-а!!!
Смахиваю с лица слезы, таращу глаза, чтобы хоть что-то видеть, и чувствую, что мои губы расплываются в дурацкой улыбке: Кром жив! Он стоит на ногах. А тот мужик, который пытался ударить его мечом, клонится вперед. И прижимает грязные пальцы с обломанными ногтями к лицу, изгвазданному кроваво-красной кашицей.
Мелькает кулак Меченого – и мужик падает на пол, как подрубленный.
«Добей!!!» – шепчу я и прикусываю губу – Кром, наклонившись, поднимает с пола свой чекан. И коротко бьет им по чьему-то черепу.
Некоторое время тупо смотрю, как он добивает раненых, а потом вдруг начинаю чувствовать все усиливающееся жжение в разбитых губах.
Прикасаюсь к ним пальцами и ужасаюсь: они опухли и превратились во что-то жуткое.
Через вечность вспоминаю про разбитый нос, аккуратно ощупываю его и облегченно вздыхаю: он не сломан. Хотя и основательно пострадал.
«Заживет…» – мелькает на краю сознания.
Приподнимаюсь на локте, убираю с лица слипшиеся волосы… и натыкаюсь взглядом на свою обнаженную грудь, заляпанную кровью и слюной.
Непонимающе пялюсь на обрывки нижней рубашки, приклеившиеся к животу, и вдруг понимаю, что вижу себя всю!!! От груди и до середины бедер.
Вспыхиваю. Жмурюсь. Запоздало понимаю, что надо чем-нибудь прикрыться, и вспоминаю, что лежу на плаще. Прикрываю рукой грудь, вскакиваю… чувствую боль в подвернувшейся стопе…
Взгляд натыкается на бьющийся в агонии труп под моими ногами, а потом в затылке вспыхивает солнце.
С трудом открыв глаза, я увидела над собой бледное, как полотно, лицо Крома. И его пальцы, сжимающие кусок тряпки, намазанной чем-то грязно-желтым.
Ощущения пришли потом – когда тряпка коснулась моего лица и осторожно нанесла мазь на верхнюю губу: у меня закружилась голова, начало саднить в затылке и неприятно жечь внутреннюю поверхность правого бедра.