Ах поехал Ванька в Питер,
Я не буду его ждать!
Но он все прерывал на этой второй строчке и опять начинал
кого-то бранить, затем опять вдруг затягивал ту же песню. Иван Федорович давно
уже чувствовал страшную к нему ненависть, об нем еще совсем не думая, и вдруг
его осмыслил. Тотчас же ему неотразимо захотелось пришибить сверху кулаком
мужичонку. Как раз в это мгновение они поверстались рядом, и мужичонко, сильно
качнувшись, вдруг ударился изо всей силы об Ивана. Тот бешено оттолкнул его.
Мужичонко отлетел и шлепнулся, как колода, об мерзлую землю, болезненно простонав
только один раз: о-о! и замолк. Иван шагнул к нему. Тот лежал навзничь, совсем
неподвижно, без чувств. «Замерзнет!» – подумал Иван и зашагал опять к
Смердякову.
Еще в сенях Марья Кондратьевна, выбежавшая отворить со
свечкой в руках, зашептала ему, что Павел Федорович (то есть Смердяков) оченно
больны-с, не то что лежат-с, а почти как не в своем уме-с и даже чай велели
убрать, пить не захотели.
– Что ж он, буянит, что ли? – грубо спросил Иван Федорович.
– Какое, напротив, совсем тихие-с, только вы с ними не очень
долго разговаривайте… – попросила Марья Кондратьевна.
Иван Федорович отворил дверь и шагнул в избу.
Натоплено было так же, как и в прежний раз, но в комнате
заметны были некоторые перемены: одна из боковых лавок была вынесена, и на
место ее явился большой старый кожаный диван под красное дерево. На нем была
постлана постель с довольно чистыми белыми подушками. На постели сидел
Смердяков все в том же своем халате. Стол перенесен был пред диван, так что в
комнате стало очень тесно. На столе лежала какая-то толстая в желтой обертке
книга, но Смердяков не читал ее, он, кажется, сидел и ничего не делал. Длинным,
молчаливым взглядом встретил он Ивана Федоровича и, по-видимому, нисколько не
удивился его прибытию. Он очень изменился в лице, очень похудел и пожелтел.
Глаза впали, нижние веки посинели.
– Да ты и впрямь болен? – остановился Иван Федорович. – Я
тебя долго не задержу и пальто даже не сниму. Где у тебя сесть-то?
Он зашел с другого конца стола, придвинул к столу стул и
сел.
– Что смотришь и молчишь? Я с одним только вопросом, и
клянусь, не уйду от тебя без ответа: была у тебя барыня, Катерина Ивановна?
Смердяков длинно помолчал, по-прежнему все тихо смотря на
Ивана, но вдруг махнул рукой и отвернул от него лицо.
– Чего ты? – воскликнул Иван.
– Ничего.
– Что ничего?
– Ну, была, ну и все вам равно. Отстаньте-с.
– Нет, не отстану! Говори, когда была?
– Да я и помнить об ней забыл, – презрительно усмехнулся
Смердяков и вдруг опять, оборотя лицо к Ивану, уставился на него с каким-то
исступленно-ненавистным взглядом, тем самым взглядом, каким глядел на него в то
свидание, месяц назад.
– Сами, кажись, больны, ишь осунулись, лица на вас нет, –
проговорил он Ивану.
– Оставь мое здоровье, говори, об чем спрашивают.
– А чего у вас глаза пожелтели, совсем белки желтые.
Мучаетесь, что ли, очень?
Он презрительно усмехнулся и вдруг совсем уж рассмеялся.
– Слушай, я сказал, что не уйду от тебя без ответа! – в
страшном раздражении крикнул Иван.
– Чего вы ко мне пристаете-с? Чего меня мучите? – со
страданием проговорил Смердяков.
– Э, черт! Мне до тебя нет и дела. Ответь на вопрос, и я
тотчас уйду.
– Нечего мне вам отвечать! – опять потупился Смердяков.
– Уверяю тебя, что я заставлю тебя отвечать!
– Чего вы все беспокоитесь? – вдруг уставился на него
Смердяков, но не то что с презрением, а почти с какою-то уже гадливостью, – это
что суд-то завтра начнется? Так ведь ничего вам не будет, уверьтесь же наконец!
Ступайте домой, ложитесь спокойно спать, ничего не опасайтесь.
– Не понимаю я тебя… чего мне бояться завтра? – удивленно
выговорил Иван, и вдруг в самом деле какой-то испуг холодом пахнул на его душу.
Смердяков обмерил его глазами.
– Не по-ни-маете? – протянул он укоризненно. – Охота же
умному человеку этакую комедь из себя представлять!
Иван молча глядел на него. Один уж этот неожиданный тон,
совсем какой-то небывало высокомерный, с которым этот бывший его лакей
обращался теперь к нему, был необычен. Такого тона все-таки не было даже и в
прошлый раз.
– Говорю вам, нечего вам бояться. Ничего на вас не покажу,
нет улик. Ишь руки трясутся. С чего у вас пальцы-то ходят? Идите домой, не вы
убили.
Иван вздрогнул, ему вспомнился Алеша.
– Я знаю, что не я… – пролепетал было он.
– Зна-е-те? – опять подхватил Смердяков.
Иван вскочил и схватил его за плечо:
– Говори все, гадина! Говори все!
Смердяков нисколько не испугался. Он только с безумною
ненавистью приковался к нему глазами.
– Ан вот вы-то и убили, коль так, – яростно прошептал он
ему.
Иван опустился на стул, как бы что рассудив. Он злобно
усмехнулся.
– Это ты все про тогдашнее? Про то, что и в прошлый раз?
– Да и в прошлый раз стояли предо мной и все понимали,
понимаете и теперь.
– Понимаю только, что ты сумасшедший.
– Не надоест же человеку! С глазу на глаз сидим, чего бы,
кажется, друг-то друга морочить, комедь играть? Али все еще свалить на одного
меня хотите, мне же в глаза? Вы убили, вы главный убивец и есть, а я только
вашим приспешником был, слугой Личардой верным, и по слову вашему дело это и
совершил.
– Совершил? Да разве ты убил? – похолодел Иван.
Что-то как бы сотряслось в его мозгу, и весь он задрожал
мелкою холодною дрожью. Тут уж Смердяков сам удивленно посмотрел на него:
вероятно, его, наконец, поразил своею искренностью испуг Ивана.
– Да неужто ж вы вправду ничего не знали? – пролепетал он
недоверчиво, криво усмехаясь ему в глаза.
Иван все глядел на него, у него как бы отнялся язык.
Ах поехал Ванька в Питер,
Я не буду его ждать, —
прозвенело вдруг в его голове.
– Знаешь что: я боюсь, что ты сон, что ты призрак предо мной
сидишь? – пролепетал он.
– Никакого тут призрака нет-с, кроме нас обоих-с, да еще
некоторого третьего. Без сумления, тут он теперь, третий этот, находится, между
нами двумя.
– Кто он? Кто находится? Кто третий? – испуганно проговорил
Иван Федорович, озираясь кругом и поспешно ища глазами кого-то по всем углам.