– Ах, это только ты, – сказал сухо Иван Федорович. – Ну,
прощай. Ты к ней?
– Да.
– Не советую, она «в волнении», и ты еще пуще ее расстроишь.
– Нет, нет! – прокричал вдруг голос сверху из отворившейся
мигом двери. – Алексей Федорович, вы от него?
– Да, я был у него.
– Мне что-нибудь прислал сказать? Войдите, Алеша, и вы, Иван
Федорович, непременно, непременно воротитесь. Слы-ши-те!
В голосе Кати зазвучала такая повелительная нотка, что Иван
Федорович, помедлив одно мгновение, решился, однако же, подняться опять вместе
с Алешей.
– Подслушивала! – раздражительно прошептал он про себя, но
Алеша расслышал.
– Позвольте мне остаться в пальто, – проговорил Иван
Федорович, вступая в залу. – Я и не сяду. Я более одной минуты не останусь.
– Садитесь, Алексей Федорович, – проговорила Катерина
Ивановна, сама оставаясь стоя. Она изменилась мало за это время, но темные
глаза ее сверкали зловещим огнем. Алеша помнил потом, что она показалась ему
чрезвычайно хороша собой в ту минуту.
– Что ж он велел передать?
– Только одно, – сказал Алеша, прямо смотря ей в лицо, –
чтобы вы щадили себя и не показывали ничего на суде о том… – он несколько
замялся, – что было между вами… во время самого первого вашего знакомства… в
том городе…
– А, это про земной поклон за те деньги! – подхватила она,
горько рассмеявшись. – Что ж, он за себя или за меня боится – а? Он сказал,
чтоб я щадила – кого же? Его иль себя? Говорите, Алексей Федорович.
Алеша всматривался пристально, стараясь понять ее.
– И себя, и его, – проговорил он тихо.
– То-то, – как-то злобно отчеканила она и вдруг покраснела.
– Вы не знаете еще меня, Алексей Федорович, – грозно сказала она, – да и я еще
не знаю себя. Может быть, вы захотите меня растоптать ногами после завтрашнего
допроса.
– Вы покажете честно, – сказал Алеша, – только этого и надо.
– Женщина часто бесчестна, – проскрежетала она. – Я еще час
тому думала, что мне страшно дотронуться до этого изверга… как до гада… и вот
нет, он все еще для меня человек! Да убил ли он? Он ли убил? – воскликнула она вдруг
истерически, быстро обращаясь к Ивану Федоровичу. Алеша мигом понял, что этот
самый вопрос она уже задавала Ивану Федоровичу, может, всего за минуту пред его
приходом, и не в первый раз, а в сотый, и что кончили они ссорой.
– Я была у Смердякова… Это ты, ты убедил меня, что он
отцеубийца. Я только тебе и поверила! – продолжала она, все обращаясь к Ивану
Федоровичу. Тот как бы с натуги усмехнулся. Алеша вздрогнул, услышав это ты. Он
и подозревать не мог таких отношений.
– Ну, однако, довольно, – отрезал Иван. – Я пойду. Приду
завтра. – И тотчас же повернувшись, вышел из комнаты и прошел прямо на
лестницу. Катерина Ивановна вдруг с каким-то повелительным жестом схватила
Алешу за обе руки.
– Ступайте за ним! Догоните его! Не оставляйте его одного ни
минуты, – быстро зашептала она. – Он помешанный. Вы не знаете, что он
помешался? У него горячка, нервная горячка! Мне доктор говорил, идите, бегите
за ним…
Алеша вскочил и бросился за Иваном Федоровичем. Тот не успел
отойти и пятидесяти шагов.
– Чего тебе? – вдруг обернулся он к Алеше, видя, что тот его
догоняет, – велела тебе бежать за мной, потому что я сумасшедший. Знаю
наизусть, – раздражительно прибавил он.
– Она, разумеется, ошибается, но она права, что ты болен, –
сказал Алеша. – Я сейчас смотрел у ней на твое лицо; у тебя очень больное лицо,
очень, Иван!
Иван шел не останавливаясь. Алеша за ним.
– А ты знаешь, Алексей Федорович, как сходят с ума? –
спросил Иван совсем вдруг тихим, совсем уже не раздражительным голосом, в
котором внезапно послышалось самое простодушное любопытство.
– Нет, не знаю; полагаю, что много разных видов
сумасшествия.
– А над самим собой можно наблюдать, что сходишь с ума?
– Я думаю, нельзя ясно следить за собой в таком случае, – с
удивлением отвечал Алеша. Иван на полминутки примолк.
– Если ты хочешь со мной о чем говорить, то перемени,
пожалуйста, тему, – сказал он вдруг.
– А вот, чтобы не забыть, к тебе письмо, – робко проговорил
Алеша и, вынув из кармана, протянул к нему письмо Лизы. Они как раз подошли к
фонарю. Иван тотчас же узнал руку.
– А, это от того бесенка! – рассмеялся он злобно и, не
распечатав конверта, вдруг разорвал его на несколько кусков и бросил на ветер.
Клочья разлетелись.
– Шестнадцати лет еще нет, кажется, и уж предлагается! –
презрительно проговорил он, опять зашагав по улице.
– Как предлагается? – воскликнул Алеша.
– Известно, как развратные женщины предлагаются.
– Что ты, Иван, что ты? – горестно и горячо заступился
Алеша. – Это ребенок, ты обижаешь ребенка! Она больна, она сама очень больна,
она тоже, может быть, с ума сходит… Я не мог тебе не передать ее письма… Я,
напротив, от тебя хотел что услышать… чтобы спасти ее.
– Нечего тебе от меня слышать. Коль она ребенок, то я ей не
нянька. Молчи, Алексей. Не продолжай. Я об этом даже не думаю.
Помолчали опять с минуту.
– Она теперь всю ночь молить Божию Матерь будет, чтоб
указала ей, как завтра на суде поступить, – резко и злобно заговорил он вдруг
опять.
– Ты… ты об Катерине Ивановне?
– Да. Спасительницей или губительницей Митеньки ей явиться?
О том молить будет, чтоб озарило ее душу. Сама еще, видите ли, не знает,
приготовиться не успела. Тоже меня за няньку принимает, хочет, чтоб я ее
убаюкал!
– Катерина Ивановна любит тебя, брат, – с грустным чувством
проговорил Алеша.
– Может быть. Только я до нее не охотник.
– Она страдает. Зачем же ты ей говоришь… иногда… такие
слова, что она надеется? – с робким упреком продолжал Алеша, – ведь я знаю, что
ты ей подавал надежду, прости, что я так говорю, – прибавил он.
– Не могу я тут поступить как надо, разорвать и ей прямо
сказать! – раздражительно произнес Иван. – Надо подождать, пока скажут приговор
убийце. Если я разорву с ней теперь, она из мщения ко мне завтра же погубит
этого негодяя на суде, потому что его ненавидит и знает, что ненавидит. Тут все
ложь, ложь на лжи! Теперь же, пока я с ней не разорвал, она все еще надеется и
не станет губить этого изверга, зная, как я хочу вытащить его из беды. И когда
только придет этот проклятый приговор!
Слова «убийца» и «изверг» больно отозвались в сердце Алеши.