Снег - читать онлайн книгу. Автор: Орхан Памук cтр.№ 19

Наступила тишина. Ка чувствовал, что нужно что-то сказать, чтобы проявить дружеское расположение, и волновался, потому что ему ничего не приходило в голову. Он почувствовал, что Ладживерт говорил, чтобы успокоить его.

— В каком бы городе Германии я ни был и куда бы ни пошел с визитом в мусульманские общества, во Франкфурте, в Кельне, между собором и вокзалом, или в богатые кварталы Гамбурга, где бы я ни шел, через некоторое время я мысленно выделял какого-нибудь немца, которого встречал по дороге и, отделив его от других, сосредотачивался на нем. Важным для меня было не то, что я думал о нем; я пытался разгадать, что он думает обо мне, посмотреть его глазами на мою одежду, мои движения, мою походку мою историю, откуда я пришел и куда иду, кто я. Грязное это было чувство, но я привык; я не унижался: я понимал, как унижаются мои братья… Чаще всего европейцы не унижают. Мы наблюдаем за ними и унижаем себя сами. Эмигрируют не для того, чтобы убежать от домашних проблем, а для того, чтобы добраться до глубин своей души. И однажды непременно возвращаются назад, чтобы защитить тех, кто не смог уехать, потому что не нашел в себе смелости, и тех, кто участвовал в содеянном. Tы почему приехал?

Ка молчал. Его беспокоили простота и бедность комнаты, непокрашенные стены с осыпавшейся штукатуркой, яркий свет, слепивший глаза из лампы без абажура, висевшей на потолке.

— Я не хочу беспокоить тебя надоедливыми вопросами, — сказал Ладживерт. — Покойный мулла Касым Ансари чужакам, прибывшим навестить его туда, где на реке Тигр располагалось на ночлег его племя, прежде всего говорил так: "Я рад с вами познакомиться, интересно, на кого вы шпионите?"

— На газету «Джумхуриет», — ответил Ка.

— Это я знаю. Но меня страшно беспокоит, с чего бы они так заинтересовались Карсом и прислали сюда человека.

— Я вызвался добровольно, — сказал Ка. — К тому же я слышал, что здесь мой старый друг Мухтар и его жена.

— Разве ты не знал, что они уже развелись? — поправил его Ладживерт, внимательно глядя в глаза Ка,

— Я знал, — сказал Ка, густо покраснев. Внезапно он почувствовал ненависть к Ладживерту, решив, что тот догадывается, о чем Ка думает.

— В управлении Мухтара избили?

— Избили.

— Он заслужил побои? — странно спросил Ладживерт.

— Нет, конечно же не заслужил, — волнуясь, ответил Ка.

— А тебя почему не избили? Ты собой доволен?

— Я не знаю, почему меня не избили.

— Ты знаешь, ты — стамбульский буржуа, — ответил Ладживерт. — Это сразу понятно по цвету твоей кожи, по твоим взглядам. Непременно наверху есть влиятельные знакомые, — как бы чего не вышло, решили там. А у Мухтара, понятно, таких связей, такой силы нет, и они это знают. Мухтар вообще-то пошел в политику, чтобы стать таким же. благонадежным, как ты. Но даже если он и выиграет выборы, для того чтобы сесть в должностное кресло, ему нужно доказать, что он из тех, кто сможет вынести побои от властей. Поэтому он даже доволен, что его избили.

Ладживерт совсем не улыбался, на его лице было грустное выражение.

— Никто не может быть доволен тем, что его бьют, — сказал Ка и почувствовал себя заурядным и поверхностным человеком в сравнении с Ладживертом.

У Ладживерта на лице появилось выражение, словно он говорил: "Давайте поговорим о нашем главном деле".

— Ты встречался с семьями девушек, совершившими самоубийство, — сказал он. — Зачем ты с ними разговаривал?

— Затем, что я, может быть, напишу об этом статью.

— В западных газетах?

— В западных газетах, — внезапно ответил Ка с приятным чувством превосходства. Между тем у него не было знакомых, чтобы опубликовать свою статью в немецкой газете. — А в Турции — в «Джумхуриет», — добавил он, смутившись.

— Турецким газетам, пока этим не заинтересуются европейцы, безразличны нищета и страдания собственного народа, — произнес Ладживерт. — Они ведут себя так, что о бедности, о самоубийствах говорить стыдно, как будто это вчерашний день. Тебе придется опубликовать свою статью в Европе. Поэтому я и захотел встретиться с тобой: смотри, ни в Турции, ни за рубежом не пиши о девушках-самоубийцах! Самоубийство — большой грех! Если к этому проявляют интерес, болезнь распространяется! И даже слухи о том, что последняя девушка, совершившая самоубийство, была мусульманкой, "упрямо желавшей носить платок", будут смертоноснее, чем яд.

— Но это правда, — сказал Ка. — Девушка, перед тем как покончить с собой, совершила омовение и намаз. Говорят, что девушки, не желающие снять платок, сейчас испытывают к ней большое уважение.

— Покончившая с собой — даже не мусульманка! — сказал Ладживерт. — И то, что они борются за платок, — неправда. Если ты распространишь эту ложь, разойдется слух о том, что она испугалась давления полиции и родителей, побоялась оказаться среди тех несчастных, которые носят парик, и в числе оставленных на второй год, тех, кто упорно отказывается снимать платок. Ты для этого сюда приехал? Не подстрекай никого к самоубийству. Эти студентки, из-за любви к Аллаху, оказались между учебой и семьей, они несчастны и одиноки и поэтому сразу начинают подражать этой великомученице-самоубийце.

— Заместитель губернатора тоже сказал мне, что я преувеличиваю роль самоубийств в Карсе.

— Зачем ты встречался с заместителем губернатора?

— Я и с полицией встречался, чтобы меня не беспокоили все время.

— Они будут довольны статьей под названием "Закрытые платком девушки, выгнанные с занятий, кончают жизнь самоубийством"! — воскликнул Ладживерт.

— Я напишу о том, что узнал, — сказал Ка.

— Ты сейчас противостоишь не только губернатору, государственному человеку светских нравов, но и мне. К тому же ты хочешь дать мне понять, что и светский губернатор, и политические исламисты не хотят, чтобы писали о девушках-самоубийцах.

— Да.

— Та девушка покончила собой не из-за того, что ее не пускали учиться, а из-за несчастной любви. Если ты разоблачишь тот факт, что это было рядовое любовное самоубийство закрывавшей себя девушки, и напишешь, что она совершила грех, на тебя очень рассердятся молодые исламисты из школы имамов-хатибов. Карс — маленький город.

— Я хочу спросить об этом у оставшихся девушек.

— Очень хорошо сделаешь! — сказал Ладживерт. — Ну-ка, давай, спроси у девушек, хотят ли они, чтобы в немецкой газете написали, что они умирают как грешницы, покончив с собой, боясь того, что с ними произойдет, если они будут настаивать, чтобы ходить закрытыми, выполняя волю Аллаха.

— Спрошу! — ответил Ка упрямо и тем не менее испуганно.

— Я позвал тебя, чтобы сказать еще одну вещь, — сказал Ладживерт. — Только что на твоих глазах был убит директор педагогического института… Это результат гнева мусульман в ответ на притеснения закрывающих себя девушек. Но этот случай — провокация государства. Сначала они использовали бедного директора для издевательств над мусульманами, а потом приказали какому-то сумасшедшему его убить, чтобы обвинить мусульман.