Снег - читать онлайн книгу. Автор: Орхан Памук cтр.№ 100

Страница

Во время одного из перерывов на рекламу З. Демиркол встал со стула, взял со стола индуктор, показал Ка и спросил, знает ли он, для чего это используется, не получив ответа, объяснил, для чего, и на какой-то миг замолчал, как отец, который палкой пугает ребенка.

— Ты знаешь, почему я люблю Марианну? — спросил он, когда сериал опять начался. — Потому что она знает, чего хочет. Поскольку такие интеллигенты, как ты, не знают, чего хотят, они причиняют мне боль. Вы говорите «демократия», а потом сотрудничаете со сторонниками шариата. Вы говорите о правах человека, а потом устраиваете сделки с террористами и убийцами… Вы говорите «Европа» и умасливаете исламистов, врагов Запада… Вы говорите «феминизм», а поддерживаете мужчин, которые закрывают женщинам голову. Ты говоришь, что поступаешь так, как диктует тебе собственный разум и совесть, думаешь про себя: я поступлю так, как в этой ситуации повел бы себя европеец! Но ты даже европейцем быть не можешь! Ты знаешь, что сделает европеец? Если Ханс Хансен издаст ваше глупое воззвание, если европейцы воспримут это всерьез и пришлют в Карс делегацию, то эта делегация прежде всего поблагодарит военных за то, что они не отдали страну в руки политических исламистов. Вернувшись в Европу, эти педики, конечно же, пожалуются, что в Карсе нет демократии. Вы жалуетесь на военных и полагаетесь на военных, доверившись им, чтобы исламисты хладнокровно не перерезали вас всех. Я не буду тебя пытать, потому что ты это понимаешь.

Ка думал о том, что теперь наступила очередь «хорошего», что через какое-то время его освободят и что он успеет к Тургут-бею и его дочерям и досмотрит вместе с ними "Марианну".

— Но прежде чем отправить тебя обратно к твоей возлюбленной в отеле, я хочу сказать несколько слов об этом террористе-убийце, с которым ты заключил сделку, которого ты защищаешь, хочу, чтобы ты намотал себе на ус, — сказал З. Демиркол. — Но сначала заруби себе на носу вот что: ты в эту контору никогда не ходил. Да и мы, вообще-то, примерно через час освобождаем это здание. Новым местом нашего расположения будет последний этаж в лицее имамов-хатибов. Там мы будем тебя ждать. Может быть, ты вспомнишь, где скрывается Ладживерт и где ты только что совершал "вечернюю прогулку", и, может быть, захочешь поделиться с нами этой информацией. Сунай, когда был еще в своем уме, тебе наверняка сказал, что этот твой красивый герой, с глазами ярко-голубого цвета, повторяющего его имя, безжалостно убил телевизионного ведущего с куриными мозгами, который очернял нашего Пророка, и также организовал убийство директора педагогического института, удовольствие, которое ты удостоился видеть собственными глазами. Но существует еще кое-что, о чем подробно узнали трудолюбивые инженеры по прослушиванию из НРУ и о чем тебе до настоящего времени не говорили, чтобы не огорчать тебя, но теперь мы решили, что будет хорошо, если ты узнаешь об этом.

Мы сейчас добрались до того момента, о котором Ка в последующие четыре года, вспоминая свою жизнь, будто оператор в кино, перематывающий обратно пленку фильма, говорил, что лучше было бы, если бы то, что произошло потом, сложилось совсем иначе.

— Ипек-ханым, вместе с которой ты мечтаешь убежать во Франкфурт и стать счастливым, когда-то была любовницей Ладживерта, — сказал З. Демиркол мягким голосом. — Согласно делу, которое лежит передо мной, их связь началась четыре года назад. Тогда Ипек-ханым была замужем за Мухтар-беем, который добровольно снял свою кандидатуру на пост мэра города, и этот полоумный бывший левый и, извини, поэт, к сожалению, совершенно не замечал, что Ладживерт, которого он с восторгом и почестями принимал в своем доме, чтобы тот организовал молодых исламистов в Карсе, пока сам он продавал электрические печи в своем магазинчике бытовой техники, имеет очень тесные отношения с его женой, у него дома.

"Эти все вы придумали заранее, это неправда", — подумал Ка.

— Первым, кто заметил эту тайную любовь (конечно же, после сотрудников отдела прослушивания из управления), была Кадифе-ханым. Ипек-ханым, у которой были не очень хорошие отношения с мужем, под предлогом приезда сестры, которой предстояло начать учиться в институте, съехала вместе с ней в отдельный дом. Ладживерт по-прежнему то и дело приезжал в город, для того чтобы "организовывать молодых исламистов", вновь останавливался у Мухтара, который восхищался им, а когда Кадифе уходила на учебу, остервеневшие любовники встречались в этом новом доме. Это продолжалось до тех пор, пока в город не приехал Тургут-бей и отец и обе дочери не переселились в отель "Снежный дворец". После этого место старшей сестры заняла Кадифе, примкнувшая к девушкам в платках. У нас есть доказательства, что был даже своеобразный переходный период, когда наш голубоглазый Казанова справлялся одновременно с обеими сестрами.

Ка, собрав всю свою волю, отвел глаза, которые застилали слезы, от З. Демиркол а и устремил их на печально дрожавшие фонари на заснеженном проспекте Ататюрка, который, как Ка только что заметил, оттуда, где он сидел, можно было видеть насквозь.

— Я рассказываю обо всем этом только для того, чтобы убедить тебя, какой ошибкой является то, что ты скрываешь (по своей добросердечности) место, где прячется этот ужасный убийца, — сказал З. Демиркол, который, как и все члены независимых группировок, говорил все раскованнее по мере того, как причинял боль. — У меня никогда не было намерения тебя огорчать. Скорее всего, выйдя отсюда, ты будешь думать, что все то, что я тебе рассказал, не является информацией, полученной службой прослушивания, которая за последние сорок лет оборудовала весь Карс подслушивающими устройствами, и что это ерунда, которую я подстроил. Возможно, и Ипек-ханым убедит тебя поверить в то, что все это — ложь, чтобы не омрачить ваше будущее счастье во Франкфурте. У тебя мягкое сердце, оно может и не выдержать, но чтобы ты не сомневался в правдивости того, что я говорю, я, с твоего позволения, прочитаю тебе несколько убедительных любовных разговоров, которые наша власть записала, потратив так много средств, и потом приказала секретарям перепечатать.

"Милый, милый, дни, проведенные без тебя, — это не жизнь", — сказала, например, Ипек-ханым четыре года назад, 16 августа, жарким летним днем, возможно, тогда они в первый раз расставались… Через два месяца, когда Ладживерт приехал в город, чтобы сделать доклад на тему "Ислам и недозволенное", он позвонил ей за день восемь раз, из бакалейных лавок, чайных домов, и они говорили о том, как любят друг друга. Через два месяца, когда однажды Ипек-ханым захотела бежать с ним, но так и не решилась, он говорил, что "у каждого человека в жизни есть только один любимый человек и что у него это — она, Ипек". В другой раз она из ревности к его жене Мерзуке, оставшейся в Стамбуле, сказала Ладживерту, что не может заниматься с ним любовью, когда ее отец дома. Ну и в конце концов, за два последних дня он звонил ей еще три раза! Может быть, звонил и сегодня. Сейчас у нас нет записи их последнего разговора, не важно, о чем они говорили, об этом ты сам спросишь у Ипек-ханым. Прошу извинить меня, я вижу, что и так сказал достаточно, пожалуйста, не плачь. Друзья, снимите с него наручники, вытри лицо, и, если хочешь, тебя отвезут в отель.

Обратный путь Ка захотел пройти пешком. Он смыл кровь, капавшую из носа на подбородок, умыл лицо с большим количеством воды, словно человек, пришедший по своей воле в гости, вышел, сказав убийцам и бандитам в квартире "до свидания", и пошел, шатаясь, словно пьяный, под блеклым светом фонарей на проспекте Ататюрка, повернул, не думая ни о чем, на проспект Халит-паши и, услышав, что в галантерейном магазине снова играет «Роберта» Пеппино ди Капри, заплакал навзрыд. Именно в этот момент он встретил худого красивого крестьянина, рядом с которым сидел три дня назад в автобусе Эрзурум — Карс и на руки которому уронил голову, когда заснул. Пока весь Карс все еще смотрел «Марианну», Ка сначала столкнулся на проспекте Халит-паши нос к носу с адвокатом Музаффер-беем, а затем, повернув на проспект Казыма Карабекира, — с директором автобусной фирмы, с которым познакомился, когда первый раз ходил к Глубокочтимому Шейху Саадеттину, и с его пожилым другом. По взглядам этих людей он понял, что по его лицу все еще текут слезы, и пошел дальше, мимо заледеневших витрин, мимо которых ходил уже несколько дней подряд, прогулялся по этим улицам взад-вперед, мимо заполненных народом чайных домов, фотомастерских, помнивших, что когда-то город знал лучшие времена, мимо дрожащего света уличных фонарей, витрин бакалейных лавок, в которых были выставлены круги овечьего сыра, мимо полицейских в штатском на углу проспектов Казыма Карабекира и проспекта Карадаг, но даже не увидев их, он все равно ощущал их присутствие.

Страница