Но это слишком опасно для него. За окном или в соседних помещениях его могли услышать. В любом случае в этом не было необходимости.
— Неважно, — сказала она Тихо.
Никогда Рэнсом не любил ее больше, чем теперь. Она была бледна. Под глазами круги от бессонницы. Сдвинутая на лоб шляпка была такого тусклого цвета, что лишала лицо всяких жизненных красок. И все-таки ее взгляд говорил ему, что барьера между ними не существует.
Летти знала, что он это чувствует, а она его предала. Но он вручил ей свою жизнь вместе с той розой во время первой встречи и не имел права жаловаться, если бы она выбросила и то и другое. Если бы она спросила, он сказал бы ей все, что она захочет. Она не спросила, и он был рад этому. Это говорило о том, что она понимала гораздо больше, чем он когда-либо мог представить. А возможно, ему просто хотелось верить в это. Это также могло означать, что она и не хотела ничего знать, что тяжесть вины за содеянное была так велика, что все остальное не имело для нее значения. В любом случае он был удовлетворен.
На лестнице в конце коридора раздались шаги. Полковник возвращался.
Рэнсом глухо сказал:
— Поцелуйте меня, мисс Летти.
Она встала на цыпочки, прижалась к решетке, чувствуя холодный металл на своем разгоряченном лице. Их губы встретились в крепком и уверенном поцелуе. И в этом соприкосновении было и щемящее удовольствие, и молчаливый уговор о самопожертвовании.
Приближаясь, Томас насвистывал. Звук был резким. Предупреждение. Рэнни отпустил Летти, и она отступила. Когда она заговорила, чтобы ее услышал полковник, щеки ее пылали, а голос дрожал.
— Вы ни в чем не нуждаетесь?
— Только в вас. Чтобы вы мне читали, — ответил он, глаза его сверкнули в тусклом свете.
Летти заставила себя улыбнуться, понимая всю двусмысленность и нарочитую шутливость последней фразы. Рядом с ней уже был полковник.
— Готовы?
Она попрощалась и оперлась на руку полковника в синем рукаве. Пытаясь успокоиться и дышать медленно и ровно, она пошла прочь, покидая ее Рэнни, Рэнсома Тайлера, который, и в этом не могло быть больше сомнений, и был Шипом.
ГЛАВА 18
Теперь все будет не так, как прежде. Летти ясно сознавала это, но ей было все равно. Это должно было вызвать у нее потрясение, но не вызывало. Так велико облегчение, которое она почувствовала, когда все сомнения разрешились, что, несмотря на притаившийся внутри страх, ей хотелось петь, кричать от радости. Ничего этого Летти не сделала. Она спокойно ехала назад в Сплендору, но лицо выражало такую сосредоточенность, что она проехала мимо сборщика налогов О'Коннора, не заметив его. Он так и застыл в поклоне со шляпой в руке на одной из улиц Накитоша, с удивлением глядя вслед удалявшейся коляске.
Летти рассчитывала застать тетушку Эм одну. Но напрасно. Кроме Салли Энн, которая так и не уехала, там еще были и Мари Вуазен с Анжеликой. Похоже, девушки приехали, чтобы Анжелика могла проститься. Они собрались в спальне тетушки Эм. Может, потому, что приехали, когда она собиралась прилечь отдохнуть, а может, хотели, чтобы визит прошел незамеченным для посторонних. Лайонел рассказал Летти, кто приехал и где их найти. Еще несколько часов назад Летти сомневалась бы, стоило ли идти туда, где ей, может быть, были не очень рады. Сейчас же самое важное как можно скорее встретиться с тетушкой Эм и все обсудить.
Подойдя к двери, Летти услышала их голоса. Все замолчали, как только она постучала. Через секунду ее пригласили входить без церемоний.
Тетушка Эм сидела на пуфике. По обеим сторонам от нее стояли Салли Энн и Мари Вуазен. Рядом на коленях сидела Анжелика, пряча заплаканное лицо в складках платья пожилой женщины. Когда Летти вошла, Анжелика выпрямилась и начала искать носовой платок.
— А, это вы, Летти, — произнесла тетушка Эм. — Я думала, это Мама Тэсс идет забрать поднос с кофе.
— Я могу его унести, если хотите, — искренне предложила Летти. Она понимала, что пришла не вовремя.
— Мама Тэсс вот-вот будет здесь.
Летти прикрыла за собой дверь, прошла в комнату и осторожно сказала:
— Я не хотела помешать.
Анжелика наконец показалась из-за носового платка:
— Ах, нет, это все я. Через минуту я успокоюсь.
— Мы все равно уже собирались уходить, — сказала Мари.
— Неужели мне нечего сказать, — тетушка Эм взяла Анжелику за руку, — что могло бы убедить тебя — в этом нет необходимости.
Девушка обреченно пожала плечами:
— Вы же знаете, как обстоят дела.
— Но ведь не обязательно делать такой выбор. Многие из ваших уезжают в Калифорнию или Мексику. Там их принимают за…
— За испанцев. Да, я знаю. Но отец никогда не согласится. Он будет держаться за свою землю до конца. В этом его главная гордость — быть крупным землевладельцем. А мне этого недостаточно.
— Но ведь это не жизнь. Уже никогда и не будет так, как до войны. Ничего не будет, как прежде.
— Я буду довольствоваться жизнью с человеком, который меня избрал.
— Ты можешь ему доверять? Я хочу сказать, по-настоящему доверять?
— Я должна доверять, — в дрожащей улыбке девушки была печаль всех женщин мира.
Тетушка Эм вздохнула.
— Не буду скрывать, не нравится мне все это. Но это твой выбор, и я не могу с уверенностью сказать, что на твоем месте поступила бы по-другому. Когда ты уезжаешь?
— Завтра ночью.
— Завтра ночью? Но почему? Анжелика отвела взгляд:
— Но это же так понятно.
— Он дурак.
— Но ему нужно позаботиться о своей репутации. Как вы сказали, теперь все не как прежде. Теперь уже не модно иметь цветную любовницу.
— Подумать только, не модно! Что же за жизнь тебе уготована, если он даже не хочет показываться с тобой на людях?
— Другой жизни для меня нет. Но, возможно, я не права и наш отъезд связан с тем, что мы должны успеть в Монро к отплытию парохода.
— В Монро? — Тетушка Эм нахмурилась, и по всему было видно, что она ждет объяснений.
— У него там, кажется, какие-то федеральные дела. А возможно, он не хочет рисковать и знакомить меня со своими друзьями, которых наверняка встретит, если мы сядем на поезд в Колифаксе.
Салли Энн положила руку на плечо девушки:
— Анжелика, пожалуйста, не уезжай.
Анжелика улыбнулась. Большие карие глаза опять наполнились слезами.
— Спасибо за вашу заботу, я этого никогда не забуду, но у меня нет другого выбора.
— Лучше бы это был человек твоей расы… лучше, чем этот бесчувственный болван, который увозит тебя, — Салли Энн не назвала имени сборщика налогов только из деликатности.