Детей я с собой не взяла. У Антония есть только один способ увидеть их — жениться на мне. Причем не тайно, как Цезарь в Филах, а публично. Пусть он возьмет меня в жены на Востоке — кому здесь дело до того, что подумают в Риме? — и признает наших детей. И хватит болтовни насчет римских обычаев и законов: этих отговорок я наслышалась достаточно и от Цезаря, и от Антония.
И он должен уступить Египту утраченные древние территории. Пусть преподнесет мне присвоенные Римом земли в качестве свадебного подарка. В драгоценных безделушках я не нуждаюсь, а вот наши владения — в самый раз.
А если он не примет все мои требования, я, не теряя времени на пустые разговоры, уеду. Во всяком случае, именно так я определила свою задачу, что и сделало эту поездку возможной для меня — царицы Египта.
Что касается моих чувств, то я утром и вечером молилась Исиде о том, чтобы при встрече с Антонием мне хватило сил настоять на своем.
«Когда я увижу его снова, — просила я, — не дай мне опозорить себя! Помоги мне смотреть на него лишь как на правителя, с которым я должна вести политические переговоры. Помоги мне не поддаться своей женской натуре, пока он не согласится на мои требования!»
Мы еще не встречались, хотя я жила во дворце уже два дня. Каждый из нас ждал, что его позовет другой. Но на сей раз ему меня не переупрямить: он не получит моего приглашения, даже если я не увижу его еще месяц. Завтра же отправлюсь осматривать этот знаменитый город, давно пора!
Тени удлинялись, добравшись до ворот дворца. За горизонтом закат окрасил небо красным, птицы возвращались к своим гнездам.
Я уже собиралась удалиться к себе, когда — наконец-то! — ко мне приблизился слуга с запиской. Я развернула ее и в быстро тускнеющем свете прочла:
Прошу оказать мне честь и отужинать со мной сегодня в моих покоях.
Больше ни слова.
Юноша ждал, склонив голову набок.
— Передай благородному Антонию, что царица приняла его приглашение, — сказала я.
На миг я помедлила перед высокими кедровыми дверями, обитыми бронзой: я мимолетно подумала, что мы, Птолемеи, всегда порицали Селевкидов за тягу к показной роскоши. Правда, мы сами грешили тем же, но вкус у нас, на мой взгляд, поизысканнее. Что же до Антония, то эта великолепная дверь совсем не соответствует его склонностям. Может быть, оно и к лучшему? Пусть наша встреча произойдет в таком месте, которое не навевает никаких общих воспоминаний. Отсутствие знаков из прошлого поможет мне тверже держаться в настоящем и не забывать о будущем. Дверь распахнулась, и за ней открылся огромный зал с таким высоким потолком, то он терялся в сумраке. Гигантские балки из резной древесины украшали те чеканные бронзовые накладки, что и на дверях. В дальнем конце зала на резном кресле восседала фигура — сама по себе внушительная, но зрительно уменьшенная монументальным окружением.
После нашей последней встречи прошло почти четыре года — то же самое время, что от смерти Цезаря до моего плавания в Тарс. А если бы я тогда вновь увидела Цезаря? Впечатления от встречи после долгого расставания оказались более ошеломляющими, чем я предполагала, но все же менее сильными, чем могло быть. В конце концов я увидела всего лишь человека, сидящего в кресле.
Он встал (плащ изящными складками ниспадал с плеч) и протянул мне руку.
— Приветствую тебя, о возлюбленная царица! — произнес он голосом, способным заставить меня позабыть обо всем на свете.
— Приветствую тебя, благородный триумвир Антоний.
Я шагнула вперед, дав ему возможность взять мою руку. Он поцеловал ее, похоже, не без смущения. Огромный зал казался почти пустым, однако даже те немногие, кто находился в нем, сейчас были лишними.
— Все свободны. — Антоний махнул рукой людям из свиты. — Когда мы будем готовы пойти к столу, я дам знать.
Когда посторонние ушли, я почувствовала себя еще более неловко — мы, два крохотных человечка, остались лицом к лицу в помещении, способном вместить целую армию на боевых слонах. Я подумала, что здесь, наверное, наши голоса разнесутся долгим эхом.
Кроме того, со мной произошло что-то вроде раздвоения: часть меня смотрела на Антония как на незнакомца, а другая чувствовала его столь близким, что официальная манера общения казалась нелепой. Это необычное ощущение породило растерянность: я просто не знала, что и сказать.
— Вот. Садись, — грубовато предложил он, толкнув в мою сторону кресло.
Похоже, Антоний чувствовал себя так же, как и я. Он снова уселся в кресло, положил руки на колени и воззрился на меня.
Он выглядел старше. В первые минуты, когда мы увидели друг друга после долгой разлуки, все произошедшие изменения бросились в глаза; потом они стали блекнуть, сливаясь и путаясь с теми образами, что сохранись в наших воспоминаниях. Его волосы, хоть и по-прежнему густые, уже не были столь темными, кое-где проступала седина. Его лицо уже не было гладким, как прежде, в уголках глаз и на щеках появились морщины. Правда, все эти признаки зрелого возраста не умалили его привлекательности, но лишь добавили властной суровости.
— Ты еще красивее, чем когда-либо, — промолвил он наконец, и я чуть не рассмеялась.
Должно быть, Антоний тоже изучил все изменения моей внешности и вслух высказал противоположное, отрицая их.
— Ты, наверное, просто забыл мой прежний облик, — ответила я.
— Нет, никогда!
Это было сказано с такой искренней пылкостью, что я не выдержала и все-таки рассмеялась.
— Клянусь тебе…
— Не надо, — прервала его я. — И вообще, будь поосторожнее с клятвами.
Я знала, что изменилась, хотя, если верить зеркалу, явные признаки старости пока не появились.
— Ты посылал за мной. Я здесь.
Возвращение к официальному тону должно было помочь мне держать себя в руках и не забывать о цели визита.
— А дети? Когда я их увижу? — озабоченно спросил он.
— Я не взяла их с собой, — был мой ответ, и на его лицо легла тень разочарования. — Если хочешь их увидеть, приезжай в Александрию. Кстати, а как поживают другие твои дети? Могу я взглянуть на них?
— Их здесь нет. Они в Риме.
— Даже тот, что еще не родился?
— Он по пути в Рим.
На сей раз Антоний не сдержал улыбки, а потом рассмеялся. Так же, как и я, поскольку сдерживать смех мне не удавалось.
— Дитя и его мать останутся в Риме? — наконец уточнила я.
— Да. Навсегда, — ответил он.
— А ты?
Вообще-то я не предполагала переходить к этой теме так быстро.
— Я останусь здесь.
— Навсегда?
— Это зависит не только от моего желания.
— От Парфии?
— Отчасти. Отчасти же от того, что произойдет в других местах.