У Птолемея округлились глаза.
— Яды? Вот это да! Какие из них?
— Например, ядовита вся живая изгородь.
— Но она такая красивая! — воскликнула я.
И действительно, изгородь сияла темно-зеленой листвой и была усеяна цветами.
— Тем не менее она смертельно ядовита. Кустарник называется «роза Иерихона». Если его цветы поставить в воду, вода будет отравлена. Сложи из ветвей костер, и дым станет ядовитым. Как и мясо, приготовленное на этом костре. Мед, сделанный из пыльцы цветов, тоже ядовит. Лошади и ослы умирают, поев листьев с куста, но вот загадка — коз яд не берет!
— Значит, если хочешь убить врага, нужно подать ему отравленный мед? — спросил Птолемей.
— Да. Правда, я не знаю, сколько его требуется, чтобы убить человека. Может быть, нужно съесть очень много.
Мы начали прогуливаться по усыпанной гравием дорожке. По обе стороны от нее красовались аккуратные клумбы.
— Все смертоносное я высадил слева, — сказал Олимпий.
Он остановился перед растением с ворсистыми дольчатыми листьями, высотой поменьше локтя. На вершинах его стеблей набухали бутоны.
— Можете вы догадаться, что это? — спросил он нас.
— Сорняк, каких полно на лугах, — ответила я. — А еще, насколько помню, такая трава порой выбивается из расщелин в стенах.
— Это черная белена, — с довольным видом заявил Олимпий. — Убивает за несколько минут, к тому же мучительно. Однако у меня сложилось впечатление, что в очень малых дозах ее яд может служить лекарством. Например, с ее помощью можно остановить рвоту. Однако определить нужную дозу очень трудно, потому что сила яда не одинакова для всех растений — она у каждого своя и зависит от множества факторов, в том числе и неизвестных. Сок белены также может вызвать у человека возбуждение, желание петь, танцевать и разговаривать с воображаемыми собеседниками. Либо он наводит морок, и тогда человеку кажется, будто он летает или, скажем, превращается в животное. А потом наступает смерть. Грань, за которой начинается опасность, определить невозможно.
— А не страшно тебе прикасаться к такой траве? — спросила я.
— Я всегда надеваю перчатки, — с улыбкой ответил Олимпий и, пройдя немного вперед, указал на лужайку, где на стройных стеблях покачивались белые цветы в форме звездочек, похожие на миниатюрные лилии. — Они называются «голубиный помет».
— Какое безобразное название для такого прелестного цветка, — отметила я.
— Растение ядовито от вершков до корешков, — промолвил Олимпий, — но самое опасное — луковицы. Их можно высушить, истолочь и выдать за муку, чтобы испечь ядовитые лепешки. Правда, у них горьковатый привкус, но его легко отбить медом роз Иерихона — получится вкусно.
Он рассмеялся.
— И что будет, если съесть такую лепешку? — спросил Птолемей.
— Сначала ты испытаешь нехватку воздуха. Почувствуешь, что задыхаешься. А потом и вправду задохнешься — умрешь.
— За несколько минут? — уточнил Птолемей. — Может, на меня действует что-то подобное, только не так быстро? Мне тоже трудно дышать.
— Нет, — поспешно возразил Олимпий, пытаясь перевести все в шутку. — У тебя нет врагов, чтобы положить тебе на блюдо отравленную лепешку.
— А что вон там? — спросил Птолемей, указывая на густую грядку растений почти по пояс высотой, с венчиками изящных белых цветов на макушках.
— Я смотрю, ты умеешь выделить самое интересное, — отозвался Олимпий, глядя на кусты с почти отеческой гордостью. Пожалуй, ему и впрямь пора жениться и завести детей, чтобы нянчиться с ними, а не с ядовитыми травами. — Это растение не что иное, как болиголов. Его сок положил конец жизни Сократа.
Болиголов! Я зачарованно уставилась на него, не в силах оторвать взгляд. Стебли со свисающими листьями, увенчанные белыми цветами, выглядели вполне симпатично.
— А что будет, если его выпить?
— Его нет нужды пить, хотя соку можно и нацедить. У него характерный запах мышиной мочи. — По-видимому, Олимпий находил это забавным. — Можно также использовать листья, чтобы приготовить вкусный салат. Особенность болиголова в том, что симптомы отравления проявляются не сразу, и отравленный имеет возможность завершить трапезу в приятной компании.
— А каков он по ощущениям? — поинтересовался Птолемей.
— Ну, отравление описывают как постепенное ослабление мускулов и ползучий паралич. Правда, сознание остается ясным.
— Это больно? — осведомилась я и подумала, что такой способ покончить с жизнью, может быть, не самый худший.
— К сожалению, да. По мере того как мускулы теряют подвижность, они начинают страшно болеть.
— Скажи мне, Олимпий, а существует ли безболезненный способ умереть? С помощью яда, я имею в виду?
— Насколько я могу судить, ни одного! — ответил он после недолгого размышления. — Даже когда человек твердо решил умереть, его тело противится смерти, особенно если до момента принятия яда оно было здоровым. Тело борется за жизнь. Некоторые яды вдобавок обладают множественным эффектом и вызывают различные реакции одновременно.
— А как насчет болиголова? — продолжал допытываться Птолемей. — Как долго проживет человек, приняв смертельную дозу?
— Ну, во всяком случае, ему хватит времени, чтобы произнести со смертного одра памятную речь, как сделал Сократ. То есть это хороший яд для писателей, поэтов и философов.
Олимпий помолчал и добавил:
— Но болиголов — не только яд. В небольших количествах он применяется для лечения болей в груди и при астме. Конечно, чтобы решиться на такой способ лечения, нужно иметь смелость.
— Или впасть в отчаяние, — вставила я.
— Лекарства и яды тесно связаны друг с другом. Греческим словом «фармакон» обозначают и то и другое. А когда жизнь становится невмоготу, яд — лучшее снадобье против такого недуга.
Я подумала о римском способе убивать себя, пронзая мечом. Конечно, для цивилизованного человека яд более приемлем. Кроме того, как мне показалось, римляне слишком спешат покончить счеты с жизнью. Они хватаются за меч или вскрывают вены даже при мелкой неудаче.
— Что правда, то правда, — согласилась я с Олимпием.
Мы продолжили прогуливаться, обсуждая растения.
— Вот белладонна, или «сонная одурь». — Он указал на длинный веретенообразный куст с овальными листьями. — Отравляет все вокруг себя сильнодействующими испарениями. Симптомы необычные: картины перед глазами расплываются, а сердце начинает колотиться так неистово, что его биение слышно на расстоянии вытянутой руки. Очень болезненно. Тебе это вряд ли бы подошло, — добавил Олимпий, повернувшись ко мне, и легкой походкой зашагал дальше. — А вот так называемый «собачий лопух». Его цветы — эти серые пушистые шарики. Яд вызывает страшные конвульсии и оставляет на лице жертвы безобразные гримасы.