Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная - читать онлайн книгу. Автор: Маргарет Джордж cтр.№ 129

— Я не знаю, богиня, — ответил жрец. — Кому из нас ведомы его мысли? Другое дело, что предсказать род его смерти можно было без всякого пророческого дара — то, что он погибнет от змеиного укуса. Говорят, так кончают все, кто имеет дело со змеями.

Надо же, какой прозаический взгляд. Зато реалистический.

— Сколько ему было лет?

— За девяносто, — ответил Накт. — Он говорил, что служил жрецом и изучал священные тайны на протяжении царствования шести фараонов, считая тебя.

— Шесть фараонов… Должно быть, эти правления он считал чем-то вроде круговращения звезд, быстро поднимающихся на небосвод и так же быстро закатывающихся.

— Да, человеку, задержавшемуся в мире так надолго, могло показаться что-то подобное. Но идем. Ночная барка Ра уже скрылась под землей. Пора отдохнуть.

Больше не было никаких теней; солнце село, начали появляться первые звезды. С полей льна и цветочных лугов веял, нежно обдувая кожу, теплый душистый ветерок. В деревнях люди гуляли у реки, наслаждались сменившей зной вечерней негой. Но в храме, живущем по законам движения солнца, следовало ложиться спать в безмолвии и темноте.

Теперь я жалела о том, что согласилась остаться. Но было слишком поздно.

Комната, приготовленная для меня, оказалась просторной и безукоризненно чистой. Она предназначалась для гостей высочайшего ранга и потому порой пустовала годами. Меня ждала кровать, сама по себе ничем не примечательная, если не считать того, что она называлась «ложем снов». В углу на пьедестале стояла, озирая комнату, очень старая статуя Исиды, обе руки которой обвивали змеи наподобие спиральных браслетов.

У ног богини мерцали два маленьких светильника. Я осталась здесь одна, раздевать меня и прислуживать было некому. Трудно вспомнить, когда в последний раз я оказывалась в одиночестве. Иногда я жаждала одиночества, но сегодня оно не радовало. Я чувствовала себя покинутой и с тяжелым сердцем легла в холодную постель.

Вокруг царило безмолвие. Я привыкла к тому, что ночь полна приглушенных звуков: море под окнами дворца не затихает ни на миг, отдаленные звуки, голоса, музыка доносятся из города, да и в самом дворце жизнь никогда не замирает полностью. Но здесь у меня создалось впечатление, будто я, как Ра, должна совершить двенадцатичасовое подземное путешествие. Тем паче что узкая и длинная храмовая кровать вполне могла сойти за ладью.

Ничто не нарушало тишины. Не было ни лютниста, который скрасил бы часы нежной музыкой, ни Ирас или Хармионы, порой помогавших мне скоротать бессонную ночь, ни писем, чтобы почитать, ни донесений, чтобы изучить. Ночь сгущалась, а я оставалась одна под оком Исиды.

На память невольно приходили события сегодняшнего дня. Трудно сказать, что напугало меня больше — смерть старого жреца, убившего себя с помощью укуса аспида, или слова о том, что боги Египта умолкнут? И о том, что он видит последнего из фараонов. Можно ли ему верить? Или он просто выживший из ума старик, слишком долго просидевший в храме и ослабевший рассудком, как слабеет, клонясь к закату, боготворимое им солнце? В священных историях Исида обманом побудила слабое солнце открыть свое имя — Ра. Именно Исида бросила ему вызов и перехитрила его. Именно Исида воскресила Осириса благодаря собственной решимости. Исида не смирилась с поражением, несмотря на безнадежные обстоятельства: она пустила в ход все свои умения и одержала победу.

Статуя богини, казалось, трепетала в мерцании огней. Я повернула голову и посмотрела на нее.

«Мне хочется быть такой, как ты, — подумала я. — Мне нужно быть сильной и вместе с тем сострадательной. Ты никогда не воспринимала судьбу как нечто необратимое. Ты меняла собственную участь вопреки всему».

На протяжении всей моей жизни я пыталась делать именно это. Если старый жрец и узрел беглым взглядом конец череды фараонов — что ж, это беглый взгляд, возможность, а не предопределенность. Только предупреждение. Лишь прошлое неизменно, будущее можно изменить. Я должна его изменить, обязана!

Наконец я заснула — точнее, сгустившаяся тьма заполнила мою голову. И тут «ложе снов» оправдало свое название: всю ночь меня посещали страшные видения прошлого, настоящего и будущего. Я увидела начало Египта: тени в старинных одеяниях, мчащиеся на древних колесницах, фараонов, которых знала по скульптурным изображениям (и была удивлена, насколько низкорослыми они были при жизни). Я увидела себя ребенком в греческих одеждах, в моем греческом дворце — белокаменном, а не из природного коричневого и золотого камня; увидела, как в Египет являются Антоний и Цезарь, а потом — рой других римлян, заполонивших землю, подобно стае саранчи. Но римлянами дело не кончилось, явились и другие народы. Невиданные, странные наряды, неслыханные языки — все эти толпы окружали пирамиды, как разлившийся Нил. Потом Нил отступил и не поднялся снова, хотя и не высох. А еще я увидела Гелиополис, лежащий в руинах, и песчаный холм, где остались лишь обелиски, обозначающие центр мира.

— Просыпайся, царица, — произнес мне на ухо тихий голос.

Я наконец-то вырвалась из плена видений. Накт стоял рядом с моей кроватью с лампой в руке.

— Хепри приближается к восточному горизонту, — сказал он. — Скоро он появится над персеей, и мы должны его приветствовать.

Я чувствовала себя так далеко от моего привычного мира, что сочла делом первостепенной важности приветствовать восходящее солнце, хотя в Александрии оно обходилось без торжественной встречи. Бывало, оно уже сияло высоко в небе, посылая лучи в середину комнаты, прежде чем я замечала его.

— Да, конечно.

Я поднялась. Светильники по-прежнему силились разогнать тьму, куда всматривалась Исида. Снаружи тоже не было и намека на приближение рассвета, только птицы отчего-то уже проснулись. Они улавливали то ли ход времени, то ли тончайшие, незаметные для человеческого глаза изменения плотности тьмы. Шествуя по дороге, окаймленной обелисками (пальмы позади них еще не выступили из мрака), мы миновали сад и приблизились к холму, где нас поджидали жрецы, облаченные в белые, призрачно проступающие из мрака одеяния. В центре их круга находилось священное дерево персея с густой округлой кроной. Собравшиеся молчали, и мы тоже в молчании присоединились к их кругу.

Мало-помалу небо просветлело и — никогда ничто не выглядело более торжественным и величественным! — облака на восточной кромке земли приготовили для солнца мягкое серое ложе. Наконец брызнул солнечный свет: яркий, живой, тут же обративший ночь в бегство. Он блеснул сквозь ветви дерева, окрасив каждый листок так, что все они засияли сотнями маленьких зеркал.

Жрецы затянули ликующий гимн, а когда солнце поднялось над горизонтом, повернулись и быстро направились обратно к храму, прошли в помещение без крыши, где стоял позолоченный обелиск, и почтительно замерли перед ним. Гладкая золотая поверхность обелиска тоже, казалось, замерла в ожидании. И вот луч коснулся его заостренной вершины, и там вспыхнула ослепительная звезда — такая яркая, что у меня заболели глаза.