Этот ясный день так манил к себе, потому что был беззащитен.
В тот день я чувствовала себя окрыленной, но к вечеру меня снова стали одолевать мрачные мысли, подобно птицам, возвратившимся в гнезда. Неужели мне никогда не избавиться от пелены уныния, которая пришла на смену окутывавшей меня прежде любви Цезаря? Тоска обретала особую силу с наступлением сумерек. Я стояла и смотрела, как появляются звезды. Первой, конечно, зажглась Венера, потом и другие. А ведь точно так же, в этом самом саду на крыше, мы с Цезарем любовались звездами вместе. Тогда он показал мне Орион, свое любимое созвездие, и рассказал историю…
Теперь, хотя звезды светили точно так же, небо казалось суровым и пустым. Я отвела взгляд и заставила себя пойти к рабочему столу в соседней комнате, где меня поджидала целая стопка книг учета казны. Порой цифры расплывались у меня перед глазами, и вовсе не из-за мерцания масляных светильников.
Даже когда мои мысли поглощали эти столбцы цифр, позади них таились неизбывная грусть и уныние. Поэтому я обрадовалась возможности отвлечься, услышав, что Эпафродит просит принять его по важному делу.
Он стал извиняться за поздний визит.
— Это не имеет значения, — сказала я, отложив папирусы. — Как видишь, я работаю. Сам знаешь, у правителя рабочий день не заканчивается с заходом солнца. Когда еще корпеть над документами, как не ночью?
Снаружи, в теплой александрийской ночи, люди гуляли по улицам, пели, смеялись, выпивали, в то время как их царица сидела взаперти, зарывшись в счетные книги.
— Значит, мы с тобой поймем друг друга, — улыбнулся он. — Моя жена не одобряет моей вечной занятости, но наслаждается ее плодами.
В первый раз он позволил себе замечание личного характера. Значит, он женат. Есть ли у него дети? Но расспрашивать я не буду, подожду, пока он расскажет сам.
— Я принес полные отчеты о содержимом трех новых складских помещений, построенных взамен разрушенных пожаром. Мы сделали полки поуже, чтобы все, проходящее по описи, было на виду. Так легче проверять, да и следить за крысами.
Он с гордостью вручил мне свитки.
Я ждала. Странно, что он лично пришел с отчетами в столь поздний час. Документы можно было отправить в любое время с посыльным.
— А еще я хотел бы сообщить кое-что, о чем услышал от одного из прибывших сегодня капитанов.
Значит, я не ошиблась.
— Да?
— Это не официальные сведения — лишь слухи, дошедшие до того человека. Но, по всей видимости, убийцам пришлось покинуть Рим. Куда они направились, остается догадываться. Наследник Цезаря прибыл в Рим, чтобы затребовать свое, но получил от Антония резкую отповедь. Поговаривают, будто Антоний встретил его так нелюбезно, потому что растратил большую часть денег Цезаря и не хотел отчитываться в этих тратах.
— Антоний растратил большую часть денег Цезаря? А ведь правда — Кальпурния передала деньги Антонию, чтобы до них не добрались убийцы.
— Но молодой человек не отступился. Он от своего имени нанял Цицерона, и дело приобрело скандальную известность. Ясно, что Антонию придется с ним договариваться, но на каких условиях, пока не ясно. Также непонятно, кто сейчас на самом деле правит Римом.
Кому, как не Антонию, следовало знать, что в отношениях с Октавианом ни в коем случае нельзя демонстрировать пренебрежение? Если человек так молод и его положение так неопределенно, он особенно нуждается во внешних проявлениях уважения.
— Значит, сейчас там царит хаос?
— В данный момент — да, — подтвердил Эпафродит. — Но что будет, если убийцы сбегут на Восток и обоснуются здесь? Это опасно.
— Хорошо бы, чтобы они так и поступили. Тогда мы сумеем их уничтожить.
— Какими силами? Уж не римских ли легионов, расквартированных у нас? А если солдаты переметнутся на сторону убийц?
— Я тоже думала об этом, — сказала я. — Египту в первую очередь необходим сильный флот. Нужно приступать к строительству.
Эпафродит улыбнулся. Кажется, он был несколько удивлен, но доволен.
— Верная мысль.
— Я как раз хотела поговорить с тобой о закупках корабельного леса. Как мне известно, ты ведешь дела с сирийцами.
— Да, верно.
Он казался загадочным — такой образованный и утонченный, притом чрезвычайно энергичный и изобретательный. Да еще с двумя именами.
— Госпожа, прости, если я говорю лишнее, но ты выглядишь удрученной, — неожиданно промолвил Эпафродит. — Могу я чем-нибудь тебе помочь?
Я не ожидала услышать такого, и это отразилось на моем лице. Но я почувствовала признательность за его внимание.
— Только если ты сумеешь повернуть время вспять и стереть уже случившиеся события, — ответила я как можно деликатнее.
— Подобные деяния за пределами возможностей человека, — сказал он. — Такое под силу одному Богу, но и Он этого не делает. Однако Он дарует утешение. Наше Писание полно вопросов к нему, и Он отвечает нам в стихах. И любовь, и измена — все там есть.
— Расскажи мне еще, — попросила я его, как ребенок — сведущего наставника.
— В нашей главной книге есть такие стихи: «Враги мои говорят обо мне злое: „когда он умрет и погибнет имя его?“ Все ненавидящие меня шепчут между собою против меня, замышляют на меня зло. Даже человек мирный со мною, на которого я полагался, который ел хлеб мой, поднял на меня пяту»
[2].
Да. Именно так все и было у Цезаря.
Эпафродит продолжал:
— «Ибо не враг поносит меня — это я перенес бы; не ненавистник мой величается надо мною — от него я укрылся бы; но — ты, который был для меня то же, что я, друг мой и близкий мой»
[3].
Таков оказался Децим — родич и ложный друг, названный Цезарем в числе своих наследников. Тот самый, кто выманил Цезаря в сенат.
— Я должна познакомиться с вашей священной книгой, — сказала я. — Похоже, в ней и впрямь содержится великое знание о человечестве. Понимание способно облегчить печаль.
Это не похоже на рекомендации иных философов, советовавших человеку отвергать земные печали или избегать их и, даже обнимая жену, думать о том, что она умрет, чтобы не так остро переживать потерю в свой час.
— Мы тоже скорбим о смерти Цезаря, — сказал Эпафродит. — Боюсь, найти себе такого друга и покровителя иудеям удастся очень не скоро.
Да… Я вспомнила иудеев, много дней оплакивавших Цезаря на месте сожжения его тела.
— Он подтвердил наши права на свободное исповедание нашей религии и разрешил невозбранно посылать из других стран ежегодный храмовый налог. Он вернул нам порт Яффа, отобранный Помпеем, прекратил отвратительную практику откупов, разорявшую нас, освободил нас от воинской повинности, поскольку служба не прерывается и в день шаббат, когда наш закон запрещает любую работу. Да, он был нашим другом. Мы потеряли защитника, как и ты.