Дневники Клеопатры. Восхождение царицы - читать онлайн книгу. Автор: Маргарет Джордж cтр.№ 65

В себя я пришла только к середине утра. Открыв глаза, я увидела на потолке белые движущиеся узоры — как поняла потом, отражение волнующегося моря. Некоторое время я просто лежала, созерцая эту картину. А потом вспомнила все.

Приподнявшись на локтях, я увидела в глубине комнаты Олимпия, Хармиона и Ирас. Они что-то тихонько обсуждали. Солнце снаружи светило так ярко, что свет резал мне глаза.

— Мой сын! — подала я голос. — Дайте мне увидеть его!

Хармиона наклонилась над искусно вырезанной царской колыбелью, достала оттуда сверток — он казался слишком маленьким для того, чтобы внутри могло находиться живое человеческое существо — и подала мне. Я отогнула краешек полотна, открыв сморщенное красное личико — как у крохотного морщинистого старичка, обгоревшего на солнце. Малыш выглядел так забавно, что я рассмеялась.

Олимпий поспешил ко мне.

— Он маленький, но выживет, — с удовлетворением заявил лекарь. — Обычно у восьмимесячных младенцев дела обстоят куда хуже.

— Да, он появился на месяц раньше срока, — сказала я.

Только потом я поняла: знай об этом Цезарь, он мог бы и дождаться родов — мы разминулись совсем ненадолго. Надо же, как обидно! Я внимательно присмотрелась к маленькому личику с туманно-голубыми глазами, еще неспособными сосредоточиться, и решительно заявила:

— Люди утверждают, будто в чертах новорожденных младенцев видны их родители — какая нелепость! Мне, например, это лицо незнакомо. Могу лишь сказать, — я пригладила пушок на головке, — что мальчик, в отличие от отца, не лыс.

О боги, как обрадовался бы Цезарь, узнай он о сыне! Какое счастье — подарить ему то, чего так долго не могла дать ни одна женщина, что он не мог получить, невзирая на все свои победы. Я чувствовала себя обязанной немедленно известить Цезаря о случившемся, но вот беда, не знала, куда слать гонцов. С момента отплытия я не получала от него никаких известий.

— Как царица назовет сына? — поинтересовалась Хармиона.

— Необходимо, чтобы имя указывало на его происхождение с обеих сторон, — ответила я. — Птолемей Цезарь.

— Ты собираешься дать мальчику родовое имя Цезаря без разрешения родственников? — удивился Олимпий.

— При чем тут они? Зачем мне их разрешение, если род возглавляет отец моего ребенка? Значит, решать только ему и мне.

— А он дал согласие? — тихо спросила Ирас.

— Он сказал, что в выборе имени полностью полагается на меня.

— Но вряд ли он думал, что ты дашь сыну его собственное имя, — заметил Олимпий. — Наверное, он считал, что ты назовешь ребенка Птолемеем или Троилом.

— Троил? — Я расхохоталась, но смеяться мне было еще больно, и пришлось остановиться. — Что за странная идея?

— По-моему, прекрасное имя из великого эпоса о Троянской войне. Если не подходит, как насчет Ахилла или Аякса?

Мы все рассмеялись. Потом Олимпий серьезно добавил:

— Я не уверен, что с точки зрения закона ты имеешь право использовать это имя. В Риме очень строгие правила…

— Я царица Египта! — прервала его я, срываясь на крик. — Пропади пропадом Рим со всеми его законами! Гай Юлий Цезарь — отец моего ребенка, и сын получит его имя!

— Успокойся, — вмешалась Ирас. — Конечно, он получит его имя. Как же иначе?

— Значит, ты заставишь его признать ребенка, — вскликнул Олимпий, и на сей раз в его голосе звучало восхищение. — Ты устроишь ему испытание именем.

Надо же, мой друг так меня и не понял. Возможно, выбранное имя и впрямь послужит для выяснения подлинных чувств Цезаря, но я просто хотела, чтобы сын носил имя своего отца.

— Цезарь не подведет меня, — тихо сказала я и, поцеловав детскую макушку, добавила: — Не подведет его.

Но на самом деле слова Олимпия заронили в мою душу страх. Я знала, что в Риме отец должен официально признать ребенка. Сделает ли это Цезарь?

Следующие несколько дней были наполнены безмерным счастьем, если это емкое, но простое слово вообще способно передать то блаженное восторженное состояние, близкое к экстазу, в котором я пребывала. Я чувствовала себя легкой, как соколиное перышко, и не только потому, что теперь мое чрево освободилось от бремени. Меня несказанно воодушевляла мистическая связь, по-прежнему соединявшая меня и младенца. Ребенок уже жил сам по себе, был отдельной личностью, но вместе с тем оставался — и навсегда должен остаться — частью меня. Я держала его на руках, баюкала и ощущала уверенность в том, что больше никогда не останусь одна.

Разумеется, рассудком я понимала, что не права, что мы с сыном — не одно и то же и что ни один человек на свете не в состоянии полностью избавить другого от одиночества. Тем не менее таково было мое тогдашнее состояние. Рядом с сыном я чувствовала полноту жизни.

Олимпий не одобрял моего стремления постоянно возиться с малышом: он говорил, что это не подобает царице и ребенку нужно завести няню. Я пообещала, что в ближайшее время так и сделаю. Однако первые несколько недель, пока мне приходилось лишь гадать, где находится Цезарь и что он делает, я проводила с ребенком много часов. Мне нужно было видеть сына рядом, держать его на руках.

Маленький Цезарь — ибо жители Александрии прозвали его Цезарион, «маленький Цезарь», обойдя, таким образом, юридические препоны и уловив самую суть, — менялся с каждым днем. Морщинки разгладились, маленькое личико перестало быть красным, глазки округлились, а взгляд сделался более осмысленным. Вот теперь можно было всерьез искать сходство с кем-то из родителей.

Черты лица у меня резкие, нос длинный, а губы очень полные, как у каменных статуй фараонов. (Заметьте: я говорю именно о фараонах, а не об их женах, чьи лица отличаются изяществом.) Мое лицо продолговатое и худощавое, и полный рот уравновешивает его, но сам по себе он все-таки слишком велик. Цезарь, напротив, обладает очень тонкими — во всяком случае, для мужчины — чертами. Я не могла нарадоваться тому, что в облике нашего Цезариона тонкие черты отца явно брали верх над более резкими материнскими.

Несмотря на отсутствие Цезаря, я решила, что рождение моего сына — достаточно важное событие, чтобы отметить его официально. Однако всякого рода публичные торжества я отмела как нечто преходящее и эфемерное. Праздник отшумит и забудется, а мне хотелось чего-то долговечного, оставляющего по себе память. Я решила отчеканить монеты.

— Нет! — воскликнул Мардиан, едва услышал об этом.

Несмотря на молодость, он фактически стал моим главным советником. Я доверяла ему, его суждения отличались здравомыслием, а со всеми поручениями он справлялся отменно — взять хотя бы труды по восстановлению Александрии.

— Почему? — спросила я.

Я раскинулась на кушетке в моей любимой большой комнате. Солнечный свет проникал в нее со всех четырех сторон, и там вечно играли легкие ветры. Шелковистые занавески надувались, как паруса корабля, и в вазах шуршали душистые камышинки с озера Генисарет. Цезарион лежал посреди комнаты на черной шкуре пантеры, его глазенки неотрывно следили за порывистым шевелением занавесок. Я уже полностью восстановила силы после родов и была полна энергии.