— Как ты смог отыскать папку со сведениями о моей матери, ведь в твоем распоряжении были только все эти загадочные номера?
Поппи обрадовалась, заметив искру возбуждения в глазах у Николаса.
— Отчасти мне повезло, — сказал он. — Отчасти помогло то, что я хорошо знаю причуды и уловки руководителя нашего отдела. Его хобби — знание дней рождения всех и каждого, кроме того, он обожает игру с цифрами, числами и так далее. И я проделал в уме некие арифметические процедуры с моим собственным днем рождения, чтобы уяснить, смогу ли я найти мою папку. Перепробовал несколько разных комбинаций, и одна из них сработала. Дело в том, что он складывает цифры, обозначающие год, месяц и день рождения, и таким образом получает этот загадочный номер. Было достаточно легко определить номер твоей матери при помощи той же самой формулы.
Поппи наклонилась к нему, глаза у нее заблестели.
— А ты видел свою папку?
Он немного помедлил с ответом.
— Да, видел, но у меня не было времени просмотреть ее.
— Держу пари, что тебе этого хотелось, — хихикнув, подначила его Поппи.
— Я не столь в этом уверен.
— Ты был полностью сосредоточен на том, чтобы помочь мне, и я очень благодарна тебе за это.
Долгий взгляд, которым она его наградила, обогрел Николаса до самой глубины души.
— Не стоит благодарности, — пробормотал он.
Поппи озабоченно сдвинула брови.
— Непонятно, какие дела с начальником вашего отдела могли быть у моей матери.
— Вот просмотрим папку и узнаем. Но я должен предупредить тебя… — Тут Николас протянул к ней руки, пересадил ее к себе на сиденье и посмотрел в ее изумрудно-зеленые глаза. — Кажется, Ревник был не единственным, кто работал на английское правительство.
Роту Поппи импульсивно открылся от изумления.
— Ты шутишь?
— Нет. У твоей матери был адрес руководителя отдела. А он есть у немногих. У меня этого адреса не было.
Поппи тряхнула головой.
— Давай просмотрим документы, — прошептала она.
И они вместе занялись этим.
— Двадцать лет работы на секретные службы, — произнес Николас, пробежав глазами одну страницу. Известна под именем Розовой Леди.
Губы Поппи изобразили букву «О», когда она прочитала следующую страницу.
— Моя мать. Английский тайный агент. — Она положила бумаги на сиденье и уставилась на Николаса. — Но ведь она никогда не вела себя как шпионка. Она вела себя как мать. И жена. И друг. — Глаза у Поппи слегка заблестели. — Я… я даже не знала, что она любит розовый цвет и потому включила это слово в свой шпионский псевдоним.
— Она могла и не любить розовый цвет. И выбрала слово именно потому, что никогда не носила ничего розового. Чтобы ввести в заблуждение любого, кто попытался бы угадать ее подлинное имя.
— Я думаю, ты прав, она никогда не носила ничего розового. Только портрет представляет собой исключение. И оно могло быть такой вот маленькой хитростью, уступкой секретным службам в честь ее агентурного имени.
То было единственное, что по-настоящему высоко ценил Драммонд в работниках секретных служб. Смелость. И ум.
— Только не забывай, — попытайся Николас заверить ее, — пусть она и была завербована отделом, она оставалась твоей любящей матерью. И другом.
Поппи покачала головой и сказала:
— Но я все же чувствую боль. Это как… как если бы я не понимала ее.
Атмосфера в экипаже становилась определенно мрачной. В унисон погоде за его пределами.
— Разумеется, ты ее понимала, — настоятельно возразил Николас. — Ведь ты понимаешь меня, верно? А мне ведь тоже приходится заниматься секретными делами. И это не изменяет меня как личность. Поверь мне.
— Это правда, — согласилась Поппи и о чем-то задумалась, прикусив нижнюю губу.
Николасу польстило ее согласие.
— Ну а как же насчет тебя самой? — Он усмехнулся. — Ведь и ты теперь принимаешь участие в засекреченном деле. Ты стала другой? Или ты по-прежнему… Поппи?
Она слегка пожала плечами:
— Полагаю, что я все та же. Любопытно, знал ли об этом папа?
— Трудно сказать.
— Но ведь если ты кого-то любишь… разве ты не должен делиться всем с теми, кто тебе близок?
У Драммонда в голове вдруг вспыхнуло воспоминание о той ночи, которую он провел в резиденции Хауэллов с Наташей.
— Случается, — с осторожностью заговорил Николас, — что ради того, чтобы уберечь покой близких, ты рассказываешь им не обо всем. Не потому, что ты их не любишь, а именно потому, что любишь.
— Если мама предпочла унести свою тайну в могилу, — сказала Поппи — то мне не пристало открывать ее папе.
— Я согласен.
Они продолжили просмотр папки. Поппи со всем тщанием изучала каждый лист. Окончив чтение, осторожно передавала его Николасу.
— Поистине это моя мать собственной персоной. — В глазах у Поппи появилось выражение тихой гордости. — Я хочу прочитать все до последней строчки. Совершенно очевидно, что она была знатоком в своем деле.
Минутой позже она подняла повыше руку, в которой держала листок бумаги, и широко улыбнулась.
— Та самая! — вскрикнула она. — Расписка, которую мы ищем!
Она вручила листок Николасу, тот взял его и внимательно прочитал текст.
— Выходит так, что леди Дерби и в самом деле оплатила картину, — произнес он. — Однако… не хотелось бы говорить тебе…
— О чем?
Поппи положила руку ему на предплечье и широко раскрыла глаза.
— Теперь, когда мы знаем, что твоя мать работала на секретные службы, эта расписка могла быть фальсифицированным документом, который она привезла в Санкт-Петербург. Для тех, кто стал бы расспрашивать о ее деятельности, расписка послужила бы доказательством лояльности леди Дерби, которая обратилась к Ревнику в числе других заказчиков, не более того. Другими словами… — Николас сделал паузу, уж очень ему не хотелось разочаровывать ее после всей их нелегкой работы. — Картина, наверное, принадлежит секретным службам. Мне очень жаль, Поппи, если это так и есть.
Поппи внимательно пригляделась к расписке.
— Ненавижу секретные службы, — прошептала она. Потом подняла глаза на Драммонда и проговорила с нажимом на каждом слове: — Я уверена, что расписка подлинная. Мама отослала ее почтой в отдел ради безопасности.
— Я же не утверждаю, что она этого не сделала, но…
Поппи выставила вперед ладонь, чтобы заставить Николаса замолчать.
— Мама знала, что Ревник использует портрет для того, чтобы переслать сведения о шпионе, однако она заплатила за картину. И хотела передать ее папе.