— Ну, в путь, товарищи бойцы. Нам еще часа
полтора ноги глушить. Да и там оглядеться надо, подготовиться, как да где
гостей встречать…
Гнал он девчат своих ходко: надо было, чтоб
юбки да прочие вещички на ходу высохли. Но девахи ничего, не сдавались,
раскраснелись только.
— А ну, нажмем, товарищи бойцы! За мной
бегом!… Бежал, пока у самого дыхания хватило. На шаг переводил, давал
отдышаться и снова:
— За мной!… Бегом!…
Солнце уже клонилось, когда вышли к
Вопь-озеру. Тихо плескалось оно о валуны, и сосны уже по-вечернему шумели на
берегах. Как ни вглядывался старшина в горизонт, не видно было на воде лодок;
как ни внюхивался в шепотливый ветерок, ниоткуда не тянуло дымом. И до войны
края эти не очень-то людными были, а теперь и вовсе одичали, словно все — и
лесорубы, и охотники, и рыбаки, и смолокуры — все ушли на фронт.
— Тихо-то как… — шепотом сказала звонкая
Евгения. — Как во сне.
— От левой косы Синюхина гряда начинается, —
пояснил Федот Евграфыч. — С другой стороны эту гряду второе озеро поджимает,
Легонтово называется. Монах тут жил когда-то, Легонт прозвищем. Безмолвия
искал.
— Безмолвия здесь хватает, — вздохнула Гурвич.
— Немцам один путь: меж этими озерами, через
гряду. А там известно что: бараньи лбы да каменья с избу. Вот в них-то мы и
должны позиции выбрать: основную и запасную, как тому устав учит. Выберем,
поедим, отдохнем и будем ждать. Так, что ли, товарищи, красноармейцы.?
Примолкли товарищи красноармейцы. Задумались…
Глава 5
Сроду Васков чувствовал себя старше, чем был.
Не ворочай он в свои четырнадцать за иного женатика — по миру пошла бы семья.
Тем более голодно тогда было, неустройства много. А он единственным в семье
мужиком остался — и кормильцем, и поильцем, и добытчиком. Летом
крестьянствовал, зимой зверя бил и о том, что людям выходные положены, узнал к
двадцати годам. Ну, потом армия: тоже не детский сад… В армии солидность
уважают, а он армию уважал. Так и получилось, что и на данном этапе он опять же
не помолодел, а наоборот, старшиной стал. А старшина — старшина и есть: он
всегда для бойцов старый. Положено так.
И Федот Евграфыч позабыл о своем возрасте.
Одно знал: он старше рядовых и лейтенантов, ровня всем майорам и всегда младше
любого полковника. Дело тут не в субординации было — в мироощущении.
Поэтому и на девчат, которыми командовать
пришлось, он смотрел словно бы из другого поколения. Словно был он участником
гражданской войны и лично чай пил с Василием Ивановичем Чапаевым под городом
Лбищенском. И не по выкладкам ума, не по зароку какому-нибудь получилось так, а
от естества, от сути его старшинской.
Мысли насчет того, что старше он самого себя,
никогда Васкову в голову не приходили. И только ночью этой, тихой да светлой,
шевельнулось что-то сомнительное.
Но тогда до ночи еще далеко было, еще позицию
выбирали. Бойцы его скакали по каменьям, что козы, и он вдруг заскакал с ними,
и у него ловко так все получалось, что он и сам удивился. А удивившись,
нахмурился и сразу стал и ходить степенно, и на валуны влезать в три приема.
Впрочем, не это главное было. Главное —
отличную он позицию выискал. Глубокую, с укрывистыми подходами, с обзором от
леса до озера. Глухими бараньими лбами тянулась она вдоль озерного плеса,
оставляя для прохода лишь узкую открытую полосу у берега. По этой полосе в случае
чего немцам надо было часа три гряду огибать, а он мог напрямки отходить, через
камни, и занимать запасную позицию задолго до подхода противника. Ну, это он
так, для перестраховки выбрал, потому что с двумя-то диверсантами наверняка мог
справиться здесь, у основной.
Выбрав позицию, Федот Евграфыч, как положено,
произвел расчет времени. По расчету этому выходило, что немцев ждать оставалось
еще часа четыре, и поэтому разрешил он своей команде сготовить горячее из
расчета котелок на двоих. Кухарить Лиза Бричкина сама вызвалась: он ей в помощь
двух пигалиц выделил и дал указание, чтоб костер был без дыма.
— Замечу дым, вылью в огонь все варево в тот
же момент. Ясно говорю?
— Ясно, — упавшим голосом сказала Лиза.
— Нет, не ясно, товарищ боец. А ясно тогда
будет, когда у меня топор попросишь да подручных своих пошлешь сухостоя
нарубить. И накажи им, чтобы тот рубили, который еще без лишая стоит. Чтоб
звонкий был. Тогда дыма не будет, а будет один жар.
Приказ приказом, а для примера сам наломал им
сушняка, сам развел костер. Потом, когда с Осяниной на местности занимался, все
туда поглядывал, но дыма не было: только воздух дрожал над камнями, но про то
знать надо было или глаз иметь наметанный, а у немцев, понятное дело, глаза
такого быть не могло.
Пока там тройка эта кашеварила, Васков с
младшим сержантом Осяниной и бойцом Комельковой всю гряду излазили. Определили
места, сектора обстрела, ориентиры. Расстояние до ориентиров Федот Евграфыч
лично парами шагов проверил и занес в стрелковую карточку, как того требовал
устав.
К тому времени обедать кликнули. Расселись
попарно, как шли, и коменданту котелок достался пополам с бойцом Гурвич. Она,
конечно, заскромничала, ложкой уж слишком часто постукивать начала, самое
варево ему сбрасывая. Старшина сказал неодобрительно:
— Напрасно стучишь, товарищ переводчик. Я
тебе, понимаешь ли, не дролюшка, и нечего мне кусочки подкладывать.
Наворачивай, как бойцу положено.
— Я наворачиваю, — улыбнулась она.
— Вижу! Худющая, как весенний грач.
— У меня конституция такая.
— Конституция?… Вон у Бричкиной такая же
конституция, как у нас всех, а — в теле. Есть на что поглядеть…
После обеда чайку напились: Федот Евграфыч еще
на марше брусничного листа насобирал, его и заварили. Отдохнули полчасика, и
старшина приказал построиться.