Тот, последний путь он уже никогда не мог
вспомнить. Колыхались впереди немецкие спины, болтались из стороны в сторону,
потому что шатало Васкова, будто в доску пьяного. И ничего он не видел, кроме
этих четырех спин, и об одном только думал: успеть выстрелить, если сознание
потеряет. А оно на последней паутинке висело, и боль такая во всем теле горела,
что рычал он от боли той. Рычал и плакал: обессилел, видно, вконец.
И лишь тогда он сознанию своему оборваться
разрешил, когда окликнули их и когда понял он, что навстречу идут свои.
Русские…
Эпилог
…Привет, старик!
Ты там доходишь на работе, а мы ловим рыбешку
в непыльном уголке. Правда, комары проклятые донимают, но жизнь все едино
райская! Давай, старик, цыгань отпуск и рви к нам. Тут полное безмашинье и
безлюдье. Раз в неделю шлепает к нам моторка с хлебушком, а так хоть телешом
весь день гуляй. К услугам туристов два шикарных озера с окунями и речка с
хариусами. А уж грибов!…
Впрочем, сегодня моторкой приехал какой-то
старикан: седой, коренастый, без руки и с ним капитан-ракетчик. Капитана
величают Альбертом Федотычем (представляешь?), а своего старикана он именует
посконно и домотканно — тятей. Что-то они тут стали разыскивать — я не вникал…
…Вчера не успел дописать: кончаю утром.
Здесь, оказывается, тоже воевали… Воевали,
когда нас с тобой еще не было на свете.
Альберт Федотыч и его отец привезли мраморную
плиту. Мы разыскали могилу — она за речкой, в лесу. Отец капитана нашел ее по
каким-то своим приметам. Я хотел помочь им донести плиту и — не решился.
А зори-то здесь тихие-тихие, только сегодня
разглядел.