Из Кале они вылетели на полном галопе и припустили вскачь по
большой дороге, не щадя лошадей. Сен-Омер проскочили, не останавливаясь, никем
не задержанные и не подвергшиеся нападению.
Когда солнце клонилось к закату и до Амьена осталось совсем
недалеко, они посовещались и приняли решение остановиться на ночлег. Лошадям
следовало дать передышку, чтобы они могли наутро продолжать путь со всей
резвостью.
Чуть покружив по городу, они заехали во двор гостиницы
«Золотая лилия» – наугад выбранный постоялый двор все же придавал кое-какую
уверенность в том, что ловушки тут для них не приготовлено заранее.
Трактирщик казался учтивейшим человеком на свете – вот
только сразу же выяснилось, что достаточно большой комнаты, способной дать
ночлег всем троим, в гостинице не имеется, все подобные заняты, и хозяин готов
предоставить три прекраснейших комнаты на одного. Находились они, правда, в
противоположных концах немаленького дома.
Пожалуй, не стоило пока что видеть в этом первое предвестие
коварного заговора, сплетенной вокруг них паутины – как-никак они сами выбрали
гостиницу, и трудно было предполагать, что агенты королевы удостоят своим
гнусным вниманием решительно все амьенские постоялые дворы…
Как бы там ни было, наши путники проявили похвальную
твердость, заявив хозяину, что в таком случае превосходно проведут ночь в общей
комнате, на матрацах, которые можно постелить прямо на полу. Люди они не чуждые
военной службе, привыкшие ночевать и на голой земле под звездами…
Хозяин сокрушался, что общая комната недостойна их милостей,
но д’Артаньян заверил, что он и его друзья выше подобных глупых предрассудков,
и для тех, кто много путешествует по большим дорогам, подобное чванство
попросту неуместно. Перебедуют и на матрацах. А если хозяин столь нерасторопен,
что согласен упустить хороших постояльцев, готовых платить щедро, то они,
несмотря на ночную темноту за окном, поищут другую гостиницу и наверняка
найдут, ибо Амьен – город немаленький…
Хозяину ничего не оставалось, как согласиться с господскими
причудами, и путники стали располагаться. Слуг отправили в конюшню
присматривать за лошадьми, строго-настрого наказав ни при каких обстоятельствах
не разлучаться и при малейшей попытке к нападению или в случае чьего-то
намерения испортить лошадей пускать в ход пистолеты и мушкеты, пренебрегая всем
на свете, кроме приказа хозяев. Кардинал Ришелье уладит любые недоразумения…
Они пообедали опять-таки в общем зале, внимательно
прислушиваясь к разговорам вокруг. Больше всего говорили о грядущей войне под
Ла-Рошелью, как о деле решенном и готовом разразиться со дня на день. Некоторые
уверяли, что туда во главе армии уже отправились и король, и кардинал, во что
наши друзья верили плохо: уж им-то было прекрасно известно, что кардинал не
сдвинется с места, пока в парижской ратуше не отзвучит музыка Мерлезонского
балета, – а значит, и король не покинет Па– рижа…
Ночь прошла спокойно, и повеселевшие слуги оседлали лошадей.
Трое друзей отправились к хозяину в его комнату в глубине дома, чтобы, как
подобает порядочным людям, честно расплатиться за ночлег и все прочее.
Комната была обширная, с низким потолком и тремя дверями.
Хозяин с тем же умильно-гостеприимным видом сидел за конторкой. Каюзак подал
ему четыре пистоля.
Лицо трактирщика в тот же миг несказанно переменилось, став
подозрительным и враждебным. Повертев монеты в руках и надкусив край одной, он
вдруг швырнул их на пол – так что они со звоном раскатились во всей комнате –
и, вскочив за конторкой, завопил:
– Они же фальшивые! Я велю вас немедленно арестовать,
прохвосты вы этакие!
– Ах ты, мерзавец! – взревел Каюзак, придвинувшись
к самой конторке и явно присматриваясь, как ловчее будет оторвать ее от пола и
обрушить на темечко хозяину. – Да я тебе уши отрежу и тебе же скормлю!
– На помощь! На помощь! – истошно завопил хозяин,
отпрянув и прижимаясь к стене.
Из низкой дверцы в глубине комнаты моментально, словно
только того и ждали, выскочили двое вооруженных людей и кинулись на Каюзака со
шпагами наголо.
Однако могучий гвардеец был не из тех, кого способно смутить
и внезапное нападение, и смехотворно малое число напавших. Не потяряв
присутствия духа, он, пренебрегая собственной шпагой, попросту сгреб за шеи
обоих незнакомцев и что было силы – а сила его известна – стукнул их лбами, так
что гул разнесся по всей комнате, эхом отпрыгнув от низкого сводчатого потолка.
Нападавшие повалились наземь, как подкошенные, но из другой
двери выбежали еще шестеро и растянулись цепочкой, отрезая Каюзака от
спутников, а ему самому преграждая дорогу к выходу.
– Это ловушка! – заорал Каюзак так, словно кто-то
в этом еще сомневался. – Скачите, пришпоривайте! Я их задержу!
Быстро оглянувшись, он ухватил за середину длинную
тяжеленную скамью, с которой смогли бы справиться разве что двое дюжих
молодцов, бросился вперед и прижал толстой доской к стене сразу четырех
нападавших, не переставая вопить:
– Скачите прочь, прочь!
Что-то явственно хрустело – то ли ребра нападавших, то ли
доски. Д’Артаньян с де Вардом не заставили себя долго упрашивать: оттолкнув с
дороги остальных двух, они пробежали по коридору, заставляя оторопело
шарахаться встречных, выскочили на улицу, где слуги у коновязи отмахивались кто
прикладом мушкета, кто попавшей под руку палкой от трех молодчиков со шпагами.
Обрушившись на это новое препятствие, как вихрь, два
гвардейца во мгновение ока смели всех трех с пути, действуя кулаками и
рукоятками пистолетов. Вскочили в седла.
– Эсташ! – прокричал д’Артаньян, вертясь на своем
застоявшемся английском жеребчике. – Оставайся здесь, поможешь господину!
Вперед друзья, вперед!
И он галопом помчался по амьенским улочкам, нимало не
заботясь о том, успеют ли убраться с дороги неосторожные прохожие, сшибая лотки
уличных торговцев, грозным рыканьем и взмахами обнаженной шпаги отгоняя тех,
кто пытался остановить бешено несущегося коня, – некогда было разбираться,
засада ли это или благонамеренные горожане, жаждавшие призвать к порядку нарушителя
спокойствия…
Остальные трое неслись следом. Оставив на пути немало
синяков и ударов шпагами плашмя, они вырвались из города и опрометью помчались
по амьенской дороге.
С разлету проскочили и Кревкер, где их не пробовали
остановить, – многие, полное впечатление, даже и не поняли, что за вихрь
пронесся по Кревкеру из конца в конец, отчаянно пыля, чертыхаясь и грозно
взблескивая шпагами.
Оказавшись посреди полей, они придержали взмыленных лошадей
и пустили их крупной рысью.
– Черт побери! – воскликнул де Вард. – Это
была засада!
– Удивительно точное определение, друг мой… –
усмехнулся д’Артаньян, потерявший шляпу, но не гасконскую иронию.
– Но почему они привязались именно к Каю– заку?